- Типа, блиц?

- Ага. Цвет, фильм, алкашка.

- Слушай, а давай возьмем у бармена бутылку мартини. Мы оба в белом…

- А фильм?

- Замутим «Грязные танцы»!

- Now I've had the time of my life**!

Убейте меня, блть. Вот уже полчаса я слышу набор букв, которые с трудом собираются в слова. Что я здесь забыл? Какого черта?

- Кот, мы на пять минут! – Глаз дергается. – Запишем видео и вернемся. Тём, давай быстрее, меня ждет самый офигенный секс!

Зоя с белобрысым уносятся под руку, я остаюсь за одним столом с мажоркой, которая до сих пор изображает немую. И слепую, кажется: смотрит куда-то вдаль, тянет буро-зеленый фреш через трубочку.

- Долго будешь делать вид, что меня не существует?

Не реагирует. Только грудь чуть выше вздымается.

- Принцесса обижается, что ей ковровую дорожку на Берберовке не постелили? 

Средний палец показывает. Продолжает молчать. Следит за друзьями, которые рассекают зал под музыку из фильма, пока официант снимает их. На короткий миг ловлю ее взгляд, она ухмыляется.

- Что?

- Кот? – она задирает брови и мотает головой. – Серьезно?

Я сам чуть не заржал, когда услышал. Но Цыгановой подмигиваю, чтобы позлить. Та закатывает глаза, опять замолкает. Минуту, две.

- Черный, «Бойцовский клуб», насчет алкоголя… - заговаривает вдруг.

Не сразу, но въезжаю.

- Не пью.

Девчонка смеется. Смеется так, что режет наживую. У меня кровь стынет в жилах. Потому что смеется, как моя мать, когда та умела радоваться. Когда бутылка с утра еще не стала смыслом ее жизни, а отец казался главным героем покруче супермена просто из-за того, что приносил мне пломбир с шоколадной крошкой.

- Не знаю ни одного адекватного человека, который не пьет. Ты либо псих, либо врешь.

- И то, и другое.

- Очень банально.

Так вот как мы заговорили.

- Розовый, апероль, - вывожу ответы из простых наблюдений, - ну и какая-нибудь хрень вроде «Пятидесяти оттенков». Из разряда «пожестче, но присыпанное ванилью». И хочется, и колется, да?

- Я и не рассчитывала на что-то остроумное, но «Пятьдесят оттенков»? Ты серьезно?

- «Три метра над уровнем неба»? Нет? – Ее брови прыгают по очереди вверх. – Может, «Триста спартанцев»?

Опять этот чертов звенящий смех! До мурашек.

- «Красные огни» видел? – спрашивает. - Там актер из «козырьков» играет.

- Это название порнушки?

Закатывает глаза, искусав и выбросив трубочку. Нервничает явно, пальцам покоя не дает, теперь салфетку рвет на мелкие кусочки.

- Какие познания! Вот почему у тебя руки накачанные такие?

- Заметила, да?

Я наклоняюсь к ней слишком близко, не замечаю, как выходит. Глаза у нее такие яркие сегодня, из-за солнца, что ли? Правда, не чисто зеленые, а с желтым отливом. И с темными крапинками на радужке. Странные.

Цыганова выдыхает резко, сама, кажется, не ожидает. От нее чертовски пахнет жвачкой. Той, что тырил в детстве у бабушек, когда сигареты поштучно покупал, чтобы заесть и дома запах не чувствовали. Ага, конечно, все равно ремнем по заднице отхватывал.

Мажорка смотрит выше, натыкается на мой взгляд, и щеки у нее враз под цвет куртки на вешалке становятся. Пытается отодвинуться, но я не сдерживаю порыв и хватаю за воротник рубашки. Слышится звучный треск ткани или ниток, плевать вообще. Я наблюдаю за медленно расширяющимися зрачками напротив, чувствую теплое дыхание на лице. Это не поддается контролю: на уровне химии, инстинктов. Она жертва, я охотник. Или, скорее, палач. Подсознательно чувствую – сдастся, додави ее чуть-чуть.

Внешний мир врывается между нами голосами, отбрасывает по разные стороны стола.

- Больше не смей тянуть ко мне руки! – рычит шепотом, прежде чем танцевальная парочка возвращается.