– Может Гендель? -предположил Черни.

– Нет, это не реально, -ответил Зимрок.

С ним согласился Людвиг.

– Его оперы громоздки и затратны-у Его Светлости не хватит денег, а оратории в театре просто немыслимы. Лучше что-то из старых мастеров…

– Гретри или Филидор?

– Монсиньи, -предложил кто-то из гостей.

Все сразу зашикали: нет, только не Монсиньи. Лучше Глюк. Глюк был всеобщим любимцем.

Таким, как и молодой Моцарт. Постепенно компания разделилась по интересам. Центром молодежи был Иоганн. Что-что, а шутить он умел. Вокруг него всегда веселая компания, смех и шутки. Только бы не пил. Сейчас, в тепле и уюте, Иоганна немного»развезло». Движения стали резки, голос резок, смех неприятен.

– С нашим архиепископом много не заработаешь. Жмот еще тот!

Из-за стола на Иоганна жесткий взгляд отца. Громкое постукивание костяшками пальцев по бокалу.

Иоганн замолкает. Постепенно гости начинают расходится. Завтра будний день и надо хоть немного отдохнуть. Людвиг настойчиво проталкивает сына к выходу, на морозе быстрее пройдет хмель.

– Не зайдешь? -спрашивает Иоганн.

– Нет, не сегодня. Не хочу их беспокоить. Зайду на днях.

– Как знаешь.

– Завтра ровно в семь и без сюрпризов,

Голос отца строк и без вариантов.

– Конечно, -только и может ответить сын.

Магдалена не спит. Она ждет мужа и волнуется. Так не хочется видеть его пьяным. Просто

навеселе-да, но не пьяным. На первом этаже хлопает дверь, голоса, но это Фишеры. Звонкий голос Цецилии и тишина. Десять минут, двадцать… Где же Иоганн? Наконец снова хлопок двери, шаги медленные, путанные, скрип двери, что-то падает в соседней комнате. Малыш под боком матери кряхтит, чмокает губками, но спит. Он сыт, в тепле, ему хорошо и сейчас главное не шуметь. Дверь открывается.

– Как ты? -тихо спрашивает Иоганн.

Слава Богу, трезв.

– Понемногу. Думала, будет хуже. Я покормила час назад и он сразу уснул. А как ты?

– Все нормально. Посидели, вспомнили и тебя и малыша. Все желают тебе здоровья. Ты бы видела отца!

Магдалена улыбается. Первые радостные новости за эти дни.

– Я еще денек полежу и встану. Просто не знаю откуда что берется. Едва дошла до окна.

– Лежи спокойно. Я договорился с Цецилией, она забежит завтра.

– Будем спать?

– Да, пора на боковую. Завтра на службу.

Иоганн еще какое-то время сидит около камина, греет ладони. Какой трудный этот день-17

декабря 1770 года

Магдалена пролежала в постели больше недели. Старик Людвиг иногда присылал свою служанку помочь по хозяйству. По возвращении подробно расспрашивал. С сыном на людях

был строг. Сослуживцам притворно жаловался:

– Дал же Бог неумеху. Все лежит, вылеживает, а хозяйство на мне.

Но, приходя к невестке, был тих и вежлив. Склоняясь над малышом, шершавым пальцем трогал кучерявенькие спутанные волосики, тонким, почти прозрачным платком протирал лобик. Магдалена улыбалась.

– Возьмите его, отец.

– А можно?

«Какой он смешной, почти, как ребенок», -размышляла Магдалена. В маленькой каморке огромному капельмейстеру тяжко, он делает несколько шагов от окна к камину от камина к двери и садится на постель. Бережно отдает внука.

– Как там Иоганн? -спрашивает Магдалена.

– Потихоньку.

– Он старается. Дает уроки. Не часто, но бывает.

– Да, я знаю. Я же и нахожу этих учеников.

– Спасибо, -только и может произнести она.

Иоганн приходит поздно. С отцом вне репетиций он почти не видится и лишь по нескольким золотым монетам и светлому взгляду жены он понимает-был отец. После нескольких часов

занятий Иоганн измотан. Ни шутить, ни балагурить нет настроения. Часто от него пахнет вином, но Магдалена молчит. Завтра в шесть он снова проснется и снова возвратится к полуночи. Надо просто оставить его в покое. В редкий выходной день все трое встречались у Иоганна. Наступала оттепель. Первые мартовские деньки с еще холодным солнцем. Магдалена выходит на порог с маленьким Людвигом на руках. Отец и сын сидят тут же во дворе. Мирно беседуют. Иоганн курит длинную трубку, с наслаждением выпускает дымок из носа.