– Спроси у барончика, -шепчет Людвиг.

Через минуту Вегелер возвращается. Без предисловий тихо говорит:

– Сальери.

Сердце у Людвига сейчас выскочит из груди.

– Начинаем, -говорит Игнац Шуппанциг и вместе с Крафтом первым выходит на сцену. За ними Людвиг. За последние две минуты вся « святая троица» успела опуститься в глубокие кресла прямо перед сценой. Посредине тучный ван Свитен с массивной тростью и в

перчатках. Сейчас он их снял и нервно постукивает пальцами по трости. Слева Гайдн в простом, почти дорожном сюртуке, трость попроще, парик не так пышен и бел. Справа -Сальери. Вот по нему ничего определенного не скажешь. Итальянская вертлявость, живость характера, его легкость и простота придавали Сальери вид беззаботный и веселый. Что-то смешное он шептал через тело ван Свитена. Барон молчал, но терпел.

– С Богом, -тихо шепнул сам себе Шуппанциг.

Следующий час пролетел как мгновение. После каждой части последнего, своего любимого

до-минорного трио Люд виг старался понять, что скрывает молчание двух маэстро. Ван Свитен не в счет. Гайдн молча сидел, уперев подбородок в набалдажник трости, ни жеста, ни звука. Восковая маска безразличия. Зато итальянец не сидел на месте. Ноги и руки находились в постоянном движении. Отправляя в рот конфету за конфетой, ногой толкал фантики под кресло. Что-то смешно пытался шептать на ухо ван Свитену. Тот лишь отмахивался, как от назойливой мухи. Общество позади после каждой части дарило всей троице щедрые аплодисменты. Особо старалась женская часть,.вероятно, Кристина и была

главной зачинщицей этих оваций. Минута тишины. Первым встал ван Свитен. Несколько

громких хлопков от барона и вот уже весь зал встал в едином радостном подъеме. Таких

громких оваций Людвиг еще не слышал. Кристина Лихновская машет Людвигу рукой, приглашая подойти к Гайдну. Около Гайдна Людвиг успел расслышать окончания слов, которые Папа говорил Сальери:

– …не пожалеете…

Сальери первым подал руку Людвигу.

– Не плохо, не плохо. Хотите принять участие в благотворительном концерте?

Людвиг сразу согласился. Ван Свитен крепко обнял всех троих.

– Ребята-огонь, -громко, на весь зал произнес барон, голосом приглашая весь зал оценить молодых музыкантов.

Уже за праздничным обедом Гайдн тихо произнес:

– И все же не советую публиковать ЭТО трио.

– Я подумаю, -ответил Людвиг быстрее просто из вежливости.

Лихновский не терял времени зря. Три этих трио будут напечатаны уже в этом году с посвящением ему. Его теща графиня Тун говорит Людвигу за кофе:

– Не берите в голову слова Гайдна. Так же было и со стариком Глюком и с Моцартом. Всех

великих не понимали и вы не исключение. Печатайте, сочиняйте, творите!

Смешная, добрая, восторженная старушка с большим сердцем, немного наивная в своей детской восторженности.

– А Гайдн? -спрашивает Людвиг.

– Папу воспитали сорок лет в прихожих Эстергази, а это дорогого стоит. Кстати, он снова собирается в Англию, вы едете?

– Мне он ничего не говорил.

– Я знаю, что дочь Броуна играет ваши вариации с ночи до утра. Да и мать тоже.

– И это знаю. Отец подарил мне лошадь, пришлось ответить несколькими мелодиями.

Проводив старую графиню до парадной двери Людвиг возвратился в свою комнату. Слуга как раз чистил его панталоны.

– Бурный день, -сам себе сказал Людвиг. Написать бы сейчас письмо Лорхен в Бонн…

Лоренц, говорят, собирается в Вену изучать медицину. Хорошо если Вегелер поможет. Сейчас

хочется похвалится, рассказать всем в своем родном Бонне. Если бы мать дожила до этих дней, если бы старик капельмейстер был жив… Мечты. Там, на небе, они все видят и мать точно смеется.