– Подхватывай, -сразу сказал Людвиг.

Сам он схватил отца за плечи и, повернув, обхватил другой рукой. Готфрид придерживал

Иоганна за пояс. Цецилия шла сзади, страхуя на всякий случай. Как назло был летний воскресный день, почти центр города. Маленькая компания двигалась медленно, с остановками-Иоганн все старался выскользнуть из рук молодых ребят, почти не держась на ногах. Прохожие с интересом приглядывались к компании. Почти все -знакомые. Людвиг сгорал от стыда.

– Давай сюда! -сказал он и жестом указал на тупик. Друзья протащили Иоганна и прислонили к стенке. Напрасно, Иоганн не стоял на ногах.

– Давай, пусть сидит, -сказал Готфрид и вытер пот со лба.

– Каспар, беги домой, предупреди мать, а ты, поищи хоть какую-нибудь телегу.

Цецилия кивнула и убежала за поворот. Прохожие, как назло шли каждую минуту. Людвиг повернулся спиной к улице и лицом к отцу. В эту минуту Иоганн начал приходить в себя. Узнал сына.

– Ааа…

Рукой потянулся к Людвигу.

– Молчи, -прошипел Людвиг тихо.

Люди все шли и шли. Этот позор никогда не кончится.

Иоганн все пытался заговорить, размазывая кровь по лицу. Потом сделал попытку подняться. Неудачно. Людвиг подхватил отца и силой усадил на землю.

– Сиди, -снова зло прошипел он.

Да когда же это закончиться?!

Через минуту прибежала Цецилия.

– Давай его!

Вместе с Готфридом они подняли Иоганна. Несколько шагов за поворот и телега с сеном.

– Укроем его сеном и довезем, -сказал Готфрид.

Втроем они с трудом уложили Иоганна на телегу и засыпали сеном. Рядом сел Людвиг.

Через десять минут телега остановилась. Каспар уже открывал дверь.

– Иоганн в школе? -спросил Людвиг.

– Нет, где-то бегает, -ответил Каспар.

Магдалена с трудом спустилась с лестницы. Она молчала. Молча вместе с Людвигом уложила мужа в постель, принесла теплую воду и полотенце, молча умыла от крови лицо мужа, молча и медленно вышла. Теперь она все больше молчит и лежит в постели. Редко встает. Соседка приходит и стирает-на это уходит несколько монет, но другого выхода нет. Это Людвиг понимает.

Внезапно на Иоганна находит «просветление» и он немного приходит в себя.

– Людвиг, сынок…

Мутным взглядом смотрит на сына.

– Такой важный господин… ты… мальчик… Магда…

Мать не выходит. Она слышит, но не выходит. Каспар уже убежал и теперь Людвиг сидит

рядом с отцом. Закрыв лицо руками он плачет. Плачет, как и мать. тихо, беззлобно, не проклиная, На злость уже нет сил. Какая разница между домом Брейнингов и его. Почему так? Может он сам виноват. Не стоит так увлекаться фантазиями. Его мир-его мир, их мир-их мир. И эти два мира не должны встречаться, так будет лучше для всех. Но, Господи, эти слова:

«Моцарт сказал», «Папа обещал» и прочее. Есть еще Вена, император, Пратер и музыка…

Не та музыка, что существует и звучит здесь, в Бонне, а МУЗЫКА с большой буквы. И еще он понимает-надо учиться. Если не у Моцарта, то у Гайдна, а сделать это сейчас просто немыслимо.

7

Уже давно пора выносить тело, но Людвиг все медлит: еще несколько минут пока закроют крышку и ее лицо навсегда исчезнет из его жизни. Гроб уже снесли на первый этаж и поставили на два стула, на кухне хлопочет нанятая на день стряпуха, пахнет жарким, еще чем-то, но сейчас шум тарелок, возня и шипение только раздражают. Побыстрее бы все закончилось… Лицо матери стало почти кукольным, совсем крошечным. Умелый мастер,

специально нанятый, нанес белила и мел на лоб и щеки, ушла жаркая чахоточная краска и лишь нос остался таким, каким и был при жизни-длинноватым, тонким, слишком тонким.

Волосы аккуратно зачесаны назад, на венок нет денег и лишь мамин костяной гребень удерживает их по бокам. Тонкие руки наконец-то спокойно покоятся на груди: они отдыхают.