– Любезный… – негромко позвал Павел Петрович.

Любезный моментально принёс им суп с куриными потрошками, расстегаи и чай.

За окном на платформе засопел паровоз, да ли первый колокол. Под руки повели пьяненького купчика. Путешествие продолжалось… На запотевшем окне Аристарх кончиком пальца нарисовал шпиль Адмиралтейства, Исаакиевский собор, фонарь и зачем-то извозчика. Ему опять вспомнились: Соня, маменька, Васильевский остров, тёмная Нева с золотой иглой в низком небе.

Деревянная скамейка нетерпеливо толкнула в спину. Поезд тронулся. За окном проплыла ставшая знакомой Любань. От стараний провожатого, который не переставая топил печурку, на окнах стали собираться едва заметные капельки. Первым заплакал шпиль Адмиралтейства, за ним извозчик… Дольше всех держался Исаакий, только и он со временем не устоял от соблазна пустить слезу.

Павел Петрович, устроившись поудобнее, поднял воротник.

– С вашего позволения, попытаюсь вздремнуть.

– Извольте, Павел Петрович, извольте.

Аристарх повернулся к заплаканному окну, вытер насухо угол стекла и стал рассматривать однообразную белую картину, которую время от времени разрывали решётки мостовых пролётов над замёрзшими реками. Казавшиеся безлюдными деревни были завалены снегом. Лишь кое-где поднимался дымок, да одиноко ползущая по нитке дороги лошадка, запряжённая в сани, напоминала о том, что здесь живут люди.

Высокие сосны неожиданно подступили к дороге, замелькали за окном нескончаемым жёлтым частоколом. Порой казалось, что этот нелюдимый край не кончится никогда. Оттого станция Чудово с зубцами дворцовых фронтонов и арочными окнами показалась Аристарху похожей на сказку.

Ближе к вечеру прибыли в Малую Вишеру. Станция своей округлой формой напоминала праздничную карусель. На платформе шла бойкая торговля. Продавцы в белых передниках наперебой предлагали горячие пирожки со всем, что можно было только придумать, а ещё калачи, баранки. Розовощёкая баба, держа перед собой берестяной поднос с горячими ватрушки с творогом, которые словно маленькие солнышки выглядывали из-под расшитого полотенца, задорно подзывала:

– Горячие ватрушки, горячие пирожки, начинка – творог да капуста. В животе не пусто, и съедят не жалко.

Ей вторила розовощёкая толстушка с добрым лицом.

– Калачи, калачи, прямо только из печи. Внутри мак, да и отдам за так…

Они с наслаждением наблюдали какое-то время за праздником, случившимся в совершенно обычном месте – на станции Чудово. Отойдя на край платформы, оба вдыхали морозный воздух, ели пирожки и молча смотрели вокруг. Молчание нарушил Павел Петрович.

– Видите, Аристарх, в отдалении круглое здание?

– Это то, что напоминает большую чернильницу? Конечно, вижу.

– Это и есть моя работа.

– Вы строите эти, с позволения сказать, чернильницы?

– Нет, это паровозное депо. Они все уже давно построены. Сейчас мы их перестраиваем. Всё просто. Паровозы стали мощнее, Ванюшка прав, сейчас они тянут уже по пятнадцать вагонов и более, а начиналось всё с пяти. Выросли наши паровозы, длиннее стали и перестали помещаться на поворотный круг.

– Вы уж их перестройте так, Павел Петрович, чтобы не переделывать. А то не прошло и пятьдесят лет, а уж всё перестраивать надобно.

Павел Петрович улыбнулся уголками губ.

– Непременно учтём, не извольте беспокоиться за будущее. Хотя это и есть непростой путь человечества, который называется прогресс.

Тени, будто устремляясь за временем, становились длиннее, солнце устало садилось за полоску леса у горизонта. После Бурги в хвост поезда уткнулся второй паровоз.

– Подъём начинается, – кутаясь, проговорил Павел Петрович. – Веребьинский обход. Про это место все рассказывают байку, будто, когда царь проводил линию на карте, именно на этом месте царский палец выступил за линейку, вследствие чего получился досадный изгиб линии. Перечить, мол, не стали, так и построили. Выдумка это. Просто здесь очень крутой подъём, потому и пришлось обходить гору. А когда поезда идут из Москвы, другая проблема – под уклон состав трудно остановить. Бывало, и станцию проскакивали.