– Ты приглашаешь девушку на танец, целуешь её, назначаешь встречу, а потом говоришь, будто это не свидание? Ты реально стрёмный… в хорошем смысле.

Хороший смысл слова стрёмный. Это что-то новенькое.

– Так что расскажешь? – говорит она, подойдя поближе, – кстати, может пойдем куда-нибудь. Я дико замёрзла тут стоять. Точнее, вот там, – она указала на арку одного из домов, – наблюдала оттуда, пытаясь понять, насколько ты всё-таки опасен. Ты меня не заметил?

– Нет. Честно сказать, зрение у меня не лучшее. А так да, можем пойти куда-нибудь.

– Давай ко мне тогда. А пока идём, расскажешь суть твоей идеи.

Наверное, мне стоило заранее подготовиться к этому, проработать убедительную речь, вернее, проповедь. Но, как всегда, я всё спустил на тормозах, понимая, что всё равно из-за прокрастинации ничего не успею. Приходиться придумывать на ходу. Как ни странно, получается весьма неплохо. Сказка моя состоит в следующем: наш мир несовершенен, он является своеобразным чистилищем для душ. Чтобы из этого “техно-инферно”, мира, который по сути своей абоминация плоти, души и металла, нужно добиться апофеоза объединения души и тела, то есть, дойти до состояния “сонастроенности” с высшей сферой.

– Веками люди пытались добиться этого через религию. Молитвами, постами и прочей лабудой. Но такая духовная практика была неискренней. Человек никогда не отдавался своей вере до конца. Многие просто превращали её в средство контроля или заработка. Они все упускали самое важное. Источником духа является музыка, так как ничто так сильно не задевает наши чувства, не манипулирует ими, как музыка. Она является потенциальным безграничным ключом к океану духа. Однако недостаточно просто слушать музыку. Нужно пропустить её через свое тело, наполнить ею каждую свою клетку. За этим и нужен танец.

– Почему же все танцоры не “возносятся”?

– Они превращают это в работу. Суть вознесения не в том, чтобы использовать заранее заданные движения, повторять их из раза в раз, а в том, чтобы плыть по реке мелодии, чтобы твое тело подчинялось нотам, что как пули прошивают твоё сознание. Есть и третий аспект этого нелегкого пути: атмосфера. Окружение должно идеально подходить к музыке и танцам, дабы мы могли вознестись.

Я даже удивлен, что Этель просто слушает этот бред. Кажется, она даже заинтересована в нём. Хотя мне просто кажется. Быть не может, что такая чушь действительно кого-то заинтересует. С другой стороны, приятно, когда тебя слушают, когда вникают в твои слова.

Меж тем, мы пришли на северную окраину города, где располагаются очень старые дома. Они были старыми еще в моем детстве. Словно игла пронзает мое сердце, когда я понимаю, что мы заходим в дом, где когда-то давно жила ныне покойная Лилиан Раэ. Один дом, другой подъезд. Как странно. Говорят, что мир тесен, но чтобы настолько…

– Ты знаешь Лилиан Раэ? – спрашиваю я у Этель.

– Никогда не слышала. Это кто, певица такая?

– Нет. Не важно.

Мы заходим в темную и холодную квартиру. Этель щелкает переключатель, после чего зажигается висящая на потолке лампочка, непрерывно жужжащая. Своим тусклым желтым светом она заливает помещение. На деревянном полу валяется старомодный вычурный ковёр. Небольшое помещение представляет собой одну комнатку с печкой (их часто можно встретить в старых домах, появившихся до создания центрального отопления), кроватью и парой шкафов. У окна стоит стол с одним стулом. На столешнице видна банка, приспособленная под пепельницу, заполненную окурками. Само помещение словно впитало в себя запах сигарет, перемешанный с запахом духов.