А еще в апреле – мае после окончания Академии он проводил отпуск в Смоленске и сказал маме, что будет война и нам пока не стоит ехать по месту его назначения, а лучше незамедлительно отправиться в Брянск к его родителям. Мой дедушка, его отец, работал лесничим в Брянских лесах, и там у него было большое хозяйство и пасека.

Но мама решила остаться в Смоленске, как-то никто не верил в войну, а отец должен был позднее сообщить, как он устроился и что нам делать. Ее решение спасло нам жизнь.

Когда немцы заняли Брянщину, дедушку и бабушку расстреляли за связь с партизанами, а все постройки сожгли. Такая же участь постигла бы и нас, отправься мы на Брянщину.

Папино предсказание сбылось – 22 июня началась война.

Смоленск немцы бомбили уже на первой неделе. Весь медперсонал маминого военного госпиталя был сразу же, в первые дни, мобилизован и вошел в состав эвакогоспиталя Первого Белорусского фронта под командованием Г. К. Жукова, с которым госпиталь и дошел до Берлина. И моя мама в 1945 году, после Победы, расписалась на стене Рейхстага.

Но это будет позже, а пока была война. Маму не отпустили домой даже переодеться, взять какие-то вещи, проститься с нами. Началась ее военная эпопея – Рудня, Витебск, Брест, Литовск, Польша, Германия.

Эвакогоспиталь первой линии – это медицинское учреждение, которое следует за линией фронта, медицинские санитары оказывают помощь непосредственно на линии боя, переправляют раненых в медсанбат, а дальше – эвакуация раненых идет в эвакогоспиталь первой линии, а дальше – в тыловые вторые и третьи линии.

В эвакогоспитале раненым оказывают первую квалифицированную помощь и готовят к отправке в тыл. Мамин эвакогоспиталь был рассчитан на 500 больных, а иногда из зоны крупных сражений поступало до 1500 раненых. Раненые поступали с большой кровопотерей, и весь персонал постоянно сдавал свою кровь.

У мамы была востребованная 1-я группа – и иногда у нее брали кровь прямо в операционной, брали сколько можно было взять, чтобы она продолжала работать, лишь иногда давали сутки на восстановление.

Раненых иногда поступало так много, что до того, как попасть в операционную, они лежали на носилках в поле около палаток и корпусов, и, чтобы их просто напоить, подключались и легкораненые.

В операционной работали посменно сутками, на сон 2–3 часа, и опять бригада хирургов и медперсонала вставала к операционным столам.

На крышах корпусов и на палатах госпиталя в первые дни войны рисовали медицинские кресты, так как эти здания по международной конвенции нельзя было бомбить, но скоро убедились, что немецкие самолеты целенаправленно бомбили по этим ориентирам.

Мама вспоминала, что особенно трудно было в Польше. Госпиталь разместился в городе Лодзь. Население не скрывало своей неприязни, агрессии к русским. Иногда легкораненые уходили в город на прогулку, экскурсию и пропадали навсегда. Наконец приказом было запрещено ходить по одному – только группой по 3–5 человек.

Мама (сидит) с раненым

По рассказам мамы, даже на территории Германии было проще и легче общаться с местным населением.

У мамы есть орден, медаль, а одна медаль – за поимку шпиона. Дело было так. Прибыли машины с тяжелоранеными в гипсе. Их снимали с машины санитары, сразу укладывали на носилки и несли в палатки, корпус, была большая суета. И вдруг мама, которая помогала сортировать раненых и распределять их, заметила, что один раненый с загипсованными ногами приноровился и спрыгнул сбоку у борта машины на землю. Встал на обе ноги, а потом на костылях запрыгал в корпус. Мама проследила, где его разместили, и сообщила в охранный отдел, чтобы за ним проследили. Не мог раненый с перебитыми загипсованными ногами спрыгнуть на землю из машины.