Теперь она станет умнее. Никакого доверия – никому. Этому бессмертные учатся быстро.

Возможно, подумал Сиберт, скоро ему представится шанс сбежать; и он должен быть готов. Он сыграет в эту игру, подождет, посмотрит, и, прежде чем они поймут, что он не связан с побегом Барбары, его время придет.

Конечно, потом его не ждет ничего приятного. Сколько бы ни продлилась его жизнь после побега, он станет дичью для могущественных, ослепленных страхом людей. А сам в то же время будет продолжать бесполезные поиски заколдованной принцессы, скрывающейся под маской простой смертной – той, чей бесценный дар он отверг.

Но сейчас он не будет думать об этом. Размышляя о том, как повернулась ситуация, он иронично ухмыльнулся: невероятная история, которую он сочинил для Барбары, оказалась правдой!

Сандерс! Двадцать долгих лет этот бесцветный, почти безликий человечек ковырялся в пыльных бумажках и ждал случая, который мог никогда не представиться. Двадцать лет! Картрайт пропал как раз двадцать лет назад. Совпадение слишком поразительное, чтобы быть случайностью.

Ему не в чем было упрекнуть себя. Кто бы мог подумать, что человек, имеющий в распоряжении вечность, рискнет ею ради ребенка, которого никогда не видел?

…Мы благодарно славим

Известных всех богов…

Алджернон Чарльз Суинбёрн

Мышь, лежащая на столе из нержавеющей стали, была мертва, и ее темные, пустые глаза слепо взирали на мир, для нее и ее сородичей состоявший из клетки, в которую прямо с небес падали нектар и амброзия, и руки, которая время от времени спускалась, чтобы погладить по шерстке и ввести им неизвестную жидкость. Но так ли уж заметно отличалась ее жизнь от жизней тех, кто использовал ее в своих экспериментах?

Изолированная лаборатория без единого окна сверкала стерильной чистотой. Она совсем не напоминала лаборатории из фильмов, с их пробирками, загадочно дымящимися ретортами и мигающими лампочками. Будучи биологической лабораторией в крупном госпитале, она вся состояла из нержавеющей стали и стекла. Тут и там на вымытых столах стояли различные приборы: микроскопы, автоклавы, центрифуги, холодильники, чашки Петри и компьютеры, и все это оборудование ежедневно утром и вечером обрабатывалось антисептическим раствором. Ко всему этому добавлялось невидимое глазу излучение ультрафиолетовых ламп, а единственный вход представлял собой шлюзовой отсек, в котором давление было ниже атмосферного.

Посреди этих символов современной науки доктор Рассел Пирс выглядел неуместно – пожилой, носящий в себе множество различных микроорганизмов, помятый и унылый. Его последняя попытка создать эликсир жизни искусственным путем провалилась. Сначала этот синтетический протеин крови казался весьма многообещающим; некоторые мыши, которым в ходе двойного слепого эксперимента вводился тестируемый препарат, стали более активными, а слабеющие и умирающие, как выяснилось, получали плацебо. Но теперь прямо перед собой он видел доказательство провала – умершую от старости мышь, чей номер на маркировке означал, что она получала препарат, являющийся, как надеялся Пирс, эликсиром жизни. В действительности эта мышь была последней из группы, получавшей только что разработанную панацею – чудесную жидкость, лечащую болезни, дающую молодость старикам и неограниченно увеличивающую срок жизни.

Пирс вздохнул, внес результаты в компьютер и уставился на заставку экрана взглядом таким же пустым, как и у мертвой мыши, лежащей перед ним. Это был долгий путь, начавшийся пятьдесят лет назад, когда безработный бродяга сдал 500 кубических сантиметров крови и эта магическая красная жидкость вернула молодость умирающему миллиардеру. Но молодость вернулась только на то время, пока чужой гамма-глобулин давал ему иммунитет, то есть всего на тридцать-сорок дней. И вот уже пятьдесят лет Пирс искал секрет бессмертия, наверное, так же истово, как стареющие сильные мира сего искали Маршалла Картрайта и его детей.