– Вирджиния нам уже давно сказала, что Люциус явился в Атлантиду, но его местоположение так трудно было узнать! – говорила Медуларум, размахивая мундштуком с самокруткой.

– Но мы очень рады, что ты смог попасть к нам, Люциус, – сказал Ленноэль своим глубоким низким голосом, и его узкие губы растянулись в лёгкой улыбке.

Джулия достала трубку, Ленноэль вытащил что-то наподобие трубки дочери, только железную и более угловатую, а Люциус свернул самокрутку, и весь зал заполнился табачным и опиумным дымом.

– Я тоже очень рад увидеть вас, господин Ленноэль и госпожа Медуларум.

– Ой, не нужно никакой фамильярности! Ты же нам как родной! Я тебя выкормила, мелкого такого вампирёныша! – с улыбкой говорила мать Джулии.

И женщина, олицетворявшая огонь, пустилась в воспоминания, рассказывая о том, как они с сестрой Ви нянчили маленьких Люца и Вальдемара.

– Ох, вот что очень неудобно с вами, вампирами, так это то, что младенцев приходится выхаживать на протяжении ста или же ста двадцати лет!

– Матушка, ну что же ты смущаешь нашего гостя! Не думаю, что Люциусу приятно слышать такое, – закатила глаза Джулия.

Люциусу и правда было местами некомфортно, но вся эта ситуация ужасно забавляла его.

– Что-то я не помню в деяниях милосердия такого пункта, как выходить осиротевших детей, – с язвительно улыбкой заметил Люц.

Ленноэль с Джулией в удивлении вскинули брови, а Медуларум разразилась таким хохотом, что картины на стенах заплясали.

– Неужели видел картину в спальне нашей дочери? – с лукавой улыбкой сказала женщина, и лицо её мужа залилось багровой краской.

– Да, видел, – спокойно сказал Люциус, не теряя самообладания, – Но, господин Ленноэль, можете быть спокойны, ваша дочь как женщина меня не интересует.

Теперь уже Джулия вместе с матерью начала хохотать так, будто это была самая лучшая шутка на всей земле.

Какое-то время юноша рассказывал супругам Целестибус о своей жизни отдельно от брата, как скитался по самым неблагополучным людским кварталам и нахватался там много всякого, а в конечном итоге оказался на Атлантиде.

– Сейчас Люциус проживает у меня, – сказала Джулия.

– И правильно делает, – ответила Медуларум, делая глубокую затяжку, – Нечего представителю семьи Вольф жить как бродяге.

– Я бы не назвал это бродяжничеством. Скорее, я всего лишь странник.

И когда Люциус это произнёс, в его голове всплыло одно из деяний милосердия: «дать приют страннику». Но эти мысли у него быстро улетучились, так как разговор продолжался.

– И чем же вы планируете дальше заниматься? – спросил Ленноэль, переводя свой суровый взгляд на Люциуса.

– Жизнь покажет, я пока никуда не тороплюсь.

– Думаю, я знаю, чем занять Люциуса! – с сияющей улыбкой сказала Джулия, и отец её помрачнел сильнее грозовой тучи, из-за чего её мать улыбнулась во все акульи зубы.

– Что ж, Джулия, мы в тебе не сомневаемся! Такого мужчину, как Люциус, нельзя оставлять без дела. Он парень умный и красивый, может много хорошего для острова сделать, – сказала Медуларум.

– Благодарю вас за такие слова, Медуларум, но пока что я хочу немного посуществовать без пользы для общества. Пусть её приносит мой брат.

– Ключевое слово в твоём ответе – «существовать»! – тыча в Люциуса мундштуком, сказала жена Ленноэля, – Значит, ты не считаешь, что сейчас ты живёшь полной жизнью!

– Да, жизнью это назвать трудно. Существование – идеальное слово.

– И тебя такое устраивает?

– Не совсем. Но я просто устал приносить пользу тем, кто этого не ценит. Люди не достойны того, чтобы мы горбатились за их счастье, потому что человек по природе своей мелочный и двуличный ублюдок.