И вот, в один из таких вечеров, Джулия попросила Люциуса разбудить её на рассвете, если тот не будет спать. Вампир в ту ночь, как и всегда, поспал от силы три-четыре часа, сидя в кресле. Поэтому, когда первые лучи белого солнца острова Этлэнтэ стали пробиваться сквозь горизонт, Люциус робко постучал в дверь, находящуюся у самого начала лестницы.

– Войдите! – послышался бодрый голос.

Люциус первый раз вошёл в комнату Джулии и был поражён.

Комната представляла собой небольшой купол, где вместо потолка были корни массивного дерева, на котором держался дом, а вместо стен – земля, кое-где украшенная металлическими пластинами с узорами и серебряными кружевами. Огромная кровать занимала большую часть комнаты, застеленная красным шёлковым бельём. А в самом углу комнаты расположился небольшой столик с придвинутым к нему креслом. И стол, и кресло были сделаны из белого дерева, практически необработанного, с каким-то зеленоватым напылением. Над ними весели один газовый фонарь и два светящихся цветка-шарика, дающие изумрудный свет. На столе стояла чернильница с пером, несколько листов бумаги и огромный шар фиолетового оттенка на золотой подставке, где было выгравировано «Gulia C.». А напротив кровати, по правую сторону от стола, висела картина – мрачная, очень чёрная, с множеством персонажей.

– Что это за картина? – спросил Люциус у Джулии, сидящей на краю кровати в чёрном бархатном халате.

– Ах, это, друг мой, Караваджо! «Семь деяний милосердия»[3].

– Никогда не слышал о таком.

– И неудивительно. Это картине больше двух тысяч лет… Или даже три тысячи… Ох, не скажу! Но создана она была в начале семнадцатого века Второй эры.

Дата эта представлялась Люциусу практически недосягаемой. Однако творение той эры было перед ним, и от него веяло холодом.

– Мне кажется, или он будто лёд?

– Всё верно. Тётушка Вирджиния заморозила мельчайшие частицы этой картины, чтобы она больше не портилась. Таким образом, мы сохранили много произведений искусства и древних книг. Иногда мне кажется, что именно Вирджиния Потестатем является самой могущественной из всей нашей семьи.

Люциус приблизился к этой картине и стал внимательно рассматривать её. Коричневые и серые тона находились в контрасте с белыми оттенками. Наверху, в левом углу картины, женщина с ребёнком прятались за крыльями двух непонятных для Люциуса существ. Он предположил, что это горные феи, и если бы Джулия могла читать его мысли, то рассмеялась бы вслух от сравнения ангелов с феями. Прямо под крылатыми созданиями мужчина упивался водой, рядом находилось трое мужчин, из-за слишком глубоких теней и чёрных красок трудно было различить, чем же они занимаются. Один из них, самый молодой, в шляпе с пером, смотрел на голого нищего, накрывающегося красной накидкой, такой же, как и у самого юного джентельмена. На другой стороне картины мужчина с факелом впускал как будто человека, несущего покойника за ноги. А впереди них стояла женщина с оголённой грудью, и старик из тюрьмы напивался её телесным молоком.

На вампира эта картина не произвела особого впечатления – разве что он посмеялся про себя над людьми прошлых эр, раз им такое нравилось. Однако он так был погружён в свои раздумья, что не заметил, как Джулия подошла к нему сзади вплотную.

– Маркиз де Сад, когда увидел это полотно в восемнадцатом веке Второй эры, сказал, что эта картина слишком чёрная, и её невозможно рассмотреть.

– Не знаю, о каком маркизе идёт речь, но он прав – картина и правда слишком чёрная.

– Разумеется, вы, Люциус, понятия не имеете, о чём сие произведение, – говорила Джулия с каким-то огоньком в глазах.