После приезда Керенского уже не оставалось сомнений в том, что Царскую семью ожидает ссылка. Не все приближенные готовы были разделить изгнание. Освобождению из заточения радовались те, кто, как настоятель Феодоровского собора, не ожидали такого поворота событий и у кого на воле находились родственники. Был выбор и у Анастасии Васильевны. Наверное, она могла бы обратиться к Керенскому и, сославшись на слабость, нездоровье, добиться своего освобождения, однако ничего подобного не случилось.

Накануне высылки в Тобольск Настя с огорчением разбирала оставшийся в наследство от матери маленький святой уголок – «образницу» – в полном неведении, когда и где придется снова ее собрать. Присутствие матери, ее участие и молитву она ощущала в те дни еще яснее, чем прежде: «…впереди неведомый далекий путь, а дальше полная неизвестность, но хотя сейчас мне тяжело и грустно и такая безумная жажда твоей ласки незаменимой, так хочется положить голову к тебе на плечо и отдохнуть (я так устала), но на душе все же спокойно; я чувствую, что ты со мной и слышишь меня, и я не могу не вылить душу тебе, не выразить хоть отчасти все пережитое, хотя я и знаю, что ты видишь, понимаешь и знаешь каждое движение моей души…»[60]

В последующие месяцы имя Анастасии Гендриковой неизменно было среди имен других сопровождавших Царскую семью до самого момента, когда их насильно разлучили. В Тобольске она вместе с Жильяром, Гиббсом, Битнер, Боткиным и Шнейдер старалась облегчить участь царственных узников. Прежде Анастасия Васильевна занималась русским с Государыней, а теперь давала уроки истории Татьяне Николаевне.

Вместе с оставшимися в Тобольске детьми пережила она и трудный момент, когда конвоиры перевели Николая Александровича в Екатеринбург и Александре Федоровне пришлось ехать с ним в сопровождении Марии. Из-за обострения болезни у Алексея общий переезд оказался невозможен. Сколько могла, Анастасия Васильевна ободряла, поддерживала Ольгу и Татьяну, разделяя с ними обязанности сиделки при больном ребенке, и все, на что она надеялась, – быть с ними нераздельно. Но и это оказалось «недозволенной роскошью».

23 мая 1918 года, когда из Тобольска в Екатеринбург были перевезены Алексей, Ольга, Татьяна и Анастасия, сопровождавших разделили на две группы. Одна группа оказалась под арестом в доме Ипатьева, другая – А. В. Гендрикова, Е. А. Шнейдер, И. Л. Татищев, К. Г. Нагорный и А. А. Волков – без вещей и багажа прямо с вокзала была отправлена в тюрьму. Настю Гендрикову и Екатерину Шнейдер поместили в женском отделении в камере вместе с княгиней Еленой Петровной Сербской. Заключенные были лишены не только вещей, но и денег; режим к ним применялся такой же, как и в отношении других арестантов, и единственное их развлечение заключалось в беседах друг с другом и с остальными узниками, ожидавшими своей участи.

20 июля графиню А. В. Гендрикову, Е. А. Шнейдер и камердинера Волкова под конвоем доставили на вокзал. Сюда же была приведена княгиня Е. П. Сербская с состоявшими при ней членами Сербской миссии и еще несколько офицеров и «контрреволюционеров». Всего набралось 36 человек.

23 июля их привезли в Пермь. Здесь группу, в которой оказалась Анастасия Васильевна, отвезли в губернскую тюрьму. Трех дам поместили в одной камере в женском отделении. По данным, которые удалось добыть генералу М. Дитерихсу при расследовании обстоятельств убийства Царской семьи и ее спутников, в тюрьме Настя, как могла, старалась утешить княгиню Елену Петровну – молилась, даже пела. Супруга князя Иоанна Константиновича в тот момент переживала за мужа, оставшегося под арестом в Алапаевске, не зная о том, что его уже не было в живых. Большое неудобство доставляло всем троим отсутствие элементарных вещей и белья – приходилось пользоваться мужским, арестантским.