Шестнадцатая клялась, что никто не пострадает, – и кому же тогда верить, если не ей? Она уколола себе большой палец правой руки. Там кожа еще сохранилась. Капля крови и впрямь походила на жидкое стекло, бесцветное и тягучее – идеальная жемчужина.

Джекоб ничего не заподозрил, когда Уилл пообещал ему и Неррону ничего пока не предпринимать. Уилл даже удивился: неужели его старший брат позабыл, что он еще ребенком не растрачивал силы на борьбу, в которой не мог победить? Джекоб спорил с матерью, когда она что-нибудь запрещала. Уилл же, наоборот, уходил в свою комнату – а позже незаметно делал то, что она запретила. Признаться, Уилл был бы не прочь взять с собой этой ночью Неррона, но Бастард чересчур рьяно занял сторону Джекоба, а уж когда он рассказал о ведьме и всей той темной магии, на которую наткнулся в поисках зеркала, стало окончательно ясно, что Уиллу придется идти одному, если он не хочет, чтобы кто-то из остальных не ровен час умер из-за него. Его и так не оставляло чувство вины.

Шестнадцатая посоветовала подмешать каплю крови в чай, который по вечерам им приносила хозяйка в бесшумных сандалиях из рисовой пеньки, с улыбкой на губах, такой же загадочной для Уилла, как и молчаливость их проводника. Вечер выдался холодный, и горячему чаю все обрадовались. Сделав первый глоток, Неррон скривился, но чай все-таки выпил, как и Лиса с Джекобом. Чая было недостаточно, чтобы предложить проводнику и носильщикам, но, если они и проснутся, вряд ли станут удерживать Уилла. Для них он будет лишь одним из тех, кто настолько безумен, что лезет в крепость.

Кровь Шестнадцатой подействовала быстро. Скоро Неррон лежал пластом, словно действительно был из камня, а Джекоб с Лисой так неподвижно спали в объятиях друг друга, что Уилл на долю секунды испугался, уж не преуменьшила ли Шестнадцатая опасность своей крови, – однако, озабоченно склонившись к брату, он ощутил его дыхание. Джекоб частенько уходил украдкой, пока они с матерью спали, и утром Уилл, разочарованно стоя в опустевшей комнате брата, спрашивал себя, как долго Джекоба не будет на этот раз. Уилл удивился, насколько приятно ощущать, что теперь украдкой уходит он сам.

Уилл покидал постоялый двор облачной ночью. Обе луны казались лишь бледным намеком на свет, и звезды почти не просматривались, когда он вышел на дорогу, по которой в ту ночь шли все приехавшие сразиться с Воином. Дорогу окаймляли пни свежесрубленных деревьев – доказательство того, что ее лишь недавно расширили. Каменные фонари в человеческий рост заливали булыжники красноватым светом, и Уилл задавался вопросом, не исходит ли этот свет от запертых внутри фонарей огненных эльфов. Джекоб часто рассказывал ему о людях, воровавших у крошечных эльфов мед, чтобы укрощать с его помощью пламя. Огненные танцоры…

Возвращаться он не хотел.

Но как же Клара? Она никогда не любила этот мир. Почему она здесь? Чтобы искать его? Или Игрок ее околдовал? Он обязан убедить Игрока помочь Шестнадцатой. Кто же еще это сделает?

Огни бесчисленных факелов прорисовывали в ночи очертания крепости, и Уиллу показалось, что от одного ее вида в нем уже прорастает нефрит. Вот и славно. Нефрит его защитит. До сих пор всегда защищал. Может, поэтому Шестнадцатая и не пыталась его удержать. Или надеялась, что, увидев Клару, Уилл поймет: множество ее, Шестнадцатой, лиц он любит больше.

Он до того замедлил шаг, что его обогнали двое других желающих сразиться. Один был ронин, другой, похоже, молодой крестьянин. Свой топорный меч он, вероятно, выковал из лемеха плуга. «У Джона бродячее сердце» – так мать любила объяснять неверность их отца.