И черт возьми.

Ее грудь.

Боже, я веду себя, как какой-то жуткий старый извращенец.

Я опускаю глаза на кулак, зажимающий мягкую шелковую ткань.

Девушка охает, когда я разжимаю пальцы. И до меня медленно, но верно доходит, почему она так ужасается тому, что я, как джентльмен, поднял ее…

Трусики.

Я смотрю на клочок черной ткани в своей руке, и все вокруг словно расплывается. Мои глаза устремлены в ее глаза, такие широкие и зеленые. С множеством оттенков, как у мозаики.

Я не умею улыбаться, но уголки рта подрагивают.

– Вы, э-э, уронили свои трусики, мэм.

Она переводит взгляд с моей руки на лицо, и из нее вырывается сдавленный смешок:

– Ух ты. Как неловко. Я правда…

– Дорогая, твой кофе готов! – кричит Эллен.

Рыжеволосая девушка отворачивается с явным облегчением оттого, что нас прервали.

– Спасибо! – отвечает она излишне бодро, после чего кладет пятерку на стол и хватает бумажный стаканчик. Не оглядываясь, она направляется прямиком к двери и быстро уходит.

– Оставьте сдачу себе! До скорого!

Клянусь, я слышу, как она хихикает себе под нос, когда проносится мимо, явно избегая моего взгляда и бормоча что-то про себя о том, что это будет хорошая история, которую она когда-нибудь расскажет своим детям.

Я рассеянно размышляю, какие, черт возьми, еще истории эта женщина собирается рассказывать своим будущим детям, а затем окликаю ее:

– Ты забыла свои… – я замолкаю, потому что не хочу кричать об этом на всю кофейню, полную людей, с которыми мне приходится сталкиваться изо дня в день.

Она поворачивается и, уходя, прижимается спиной к двери, на мгновение задерживая на мне взгляд, в котором отражается едва сдерживаемое веселье.

– Кто нашел – берет себе, – говорит она, пожимая плечами.

Теперь девушка действительно смеется – громко, тепло и так чертовски весело. Затем она выходит на залитую солнцем улицу, ее волосы сияют, как огонь, а бедра покачиваются так, словно она хозяйка этого города.

Я ошеломлен.

И когда я снова смотрю на свою раскрытую ладонь, до меня доходит, что она уже давно ушла. Я понятия не имею, как ее зовут, а я все еще здесь…

Держу ее трусики.

– И кто это был? – голос Саммер звучит сдавленно.

– Вообще понятия не имею. – Я снова вспоминаю свои медленно падающие на пол черные трусики и охватившее меня чувство стыда, постепенно перерастающее в истерику.

Ну само собой, это в моем духе.

Что-то подобное могло случится только со мной.

Моя лучшая подруга ахает, качаясь на садовых качелях.

– Ты что, их не забрала?

Я ухмыляюсь и отхлебываю пива.

– Не-а. Он выглядел таким… Даже не знаю. Ошеломленным? Его это вроде и не оскорбило, и не вызвало никакой извращенской реакции. Это было даже как-то… очаровательно. У меня такое чувство, будто я домашнего эльфа освободила или типа того.

– Он тебе что, Добби напомнил?

Я томно вздыхаю и многозначительно поднимаю бровь.

– Только если бы Добби был чертовски горяч.

– Уилла, это отвратительно, – хрипит от смеха моя подруга. – Пожалуйста, скажи, что они хотя бы были чистыми.

– Разумеется. Они же запасные. Ты же знаешь, я не люблю носить с собой трусики. Но время от времени возникает такая необходимость, понимаешь?

Саммер прищуривается и пристально смотрит на меня:

– У меня эта «необходимость» возникает ежедневно.

– Необходимость испытывать дискомфорт? Нет уж, спасибо. Жизнь слишком коротка. Бюстгальтеры и нижнее белье переоценены. К тому же теперь я могу не спать ночами, прикидывая, что же там с ними делает этот незнакомец.

Саммер вновь смеется.

– Полагаю, он их выбросил, как сделал бы любой здравомыслящий человек.

Она так счастлива в последнее время. С тех пор как покинула свою ненормальную семейку и слишком уж насыщенную городскую жизнь. Она встретила ковбоя и умчалась с ним в закат. И теперь она здесь. Моя лучшая подруга. Вся в веснушках, вся сияет, растянувшись на садовых качелях во дворе красивого дома, построенного на ранчо, что примыкает к Скалистым горам.