Я открываю пиво и подношу холодную банку к губам, а Ретт садится в деревянное садовое кресло рядом. Саммер выкрасила эти кресла в ярко-красный цвет, радостный как она сама.

И этот цвет напомнил мне волосы Уиллы.

Твою мать. Я отгоняю от себя эту мысль. И в этот момент слышу:

– Я не могу. – Это тонкий голосок Люка, сквозь который пробивается нотка тревоги.

– Да можешь ты, – раздается слегка раздраженный голос рыжеволосой девушки. И я едва не вскакиваю с кресла, чтобы бежать на помощь.

– Мужик, сиди спокойно. С ним все в порядке. Не будь гиперопекающим папашей. Это раздражает.

Я подавляю свой инстинкт, делаю большой глоток и прислушиваюсь, чтобы понять, что там происходит под деревом.

– Ты не залезешь выше, чем можешь. Ты же не дурачок. Доверься своему телу.

– А если я упаду?

– Ну, тогда я встану под тобой, а ты падай на меня, чтобы нам обоим было больно. Поймать-то я тебя все равно не смогу, ты слишком большой. И ты не упадешь. Просто послушай меня, хорошо?

– Хорошо, – говорит он, в его голосе чувствуется прилив решимости.

Ретт смотрит на меня и ухмыляется:

– Уилла Грант – это твоя удача, брат. Ты будешь идиотом, если откажешься от ее услуги няни. Я знаю очень мало таких же верных людей, как она. И у нее большое сердце.

Я чувствую, что мне что-то недоговаривают. Но я знаю: мой брат не стал бы бросаться словами, когда речь идет о Люке и его благополучии.

Ее голос снова доносится из-за дерева.

– Ставь правую ногу на эту ветку.

Пауза.

– Молодец. Теперь давай левую руку сюда. Тогда ты сможешь сесть на эту ветку и спрыгнуть вниз.

Она перемещается, показывая на что-то моему сыну, и я вижу ее ноги в сандалиях и обтягивающих джинсах, выглядывающие из-за ветвей. Вскоре рядом с сандалиями возникают маленькие кроссовки, а затем и маленькие ладошки, хватающие траву.

– У меня получилось! – Люк вскакивает, все еще не обращая внимания на то, что я здесь.

– Конечно, получилось. Ты сделал дерево своей сучкой.

Ретт фыркает, и я бросаю на него взгляд.

– Да ладно! Думаешь, он не слышал, как ты разговариваешь?

– Я потратил годы на то, чтобы привить этому ребенку хорошие манеры.

Он усмехается и пожимает плечами:

– Ну, если это правда, то ты заложил хороший фундамент, и одно лето с веселой няней его не испортит.

Я только хмыкаю и делаю глоток.

Может быть.

– А ты как высоко можешь залезть, Уилла?

Я жду, что она велит ему замолчать. Или успокоит его какой-нибудь фразой о том, что взрослые не лазают по деревьям. Но она вытирает руки об округлые выпуклости своей обтянутой джинсами задницы и говорит:

– Не знаю. Давай посмотрим.

Моя рука, держащая пиво, застывает, пока я наблюдаю, как взрослая женщина взбирается по толстому стволу дерева.

– Она что, сумасшедшая? – бормочу я, прежде чем сделать еще один глоток.

Ретт фыркает:

– Немного. Но в хорошем смысле.

Люк возбужденно дрыгает ногами, наблюдая за ней.

– Не поднимайся слишком высоко! Что, если ты там застрянешь?

– Ну, тогда ты меня спасешь, – отвечает Уилла с дерева, забравшись, судя по всему, гораздо выше, чем я предполагал.

– Я слишком маленький. Но мой папа тебя спас бы! – Ее раскатистый смех доносится до нас на террасе. Он все такой же обезоруживающий, как и утром.

– Ну не знаю, Люк. Вероятно, он был бы только рад меня здесь оставить.

Я сжимаю губы. Она не так уж не права. Моя жизнь была бы гораздо проще, если бы она не прискакала сегодня утром в Честнат Спрингс. Да и мой член был бы намного мягче.

– А вот и нет. Он всем помогает, – отвечает сын, и у меня замирает сердце. Иногда я задумываюсь о том, каким он меня видит, как я выгляжу в его глазах. И этот ответ пронзил меня до глубины души.