И вдруг произошло что-то странное. Она увидела, как откуда – то сверху, прямо на неё, опускается прозрачный цилиндр, словно сотканный из еле заметного тумана. Она оглянулась вокруг: видит ли ещё кто-нибудь его. Все стояли спокойно и ждали своего выхода. Цилиндр опустился, закрыв её полностью, и она почувствовала себя более уверенно. Боль, связанная с Сашей, ушла. Душа освободилась. Она ощутила себя Ниной Заречной настолько реально, что ничего не надо было и играть. Ей осталось только прожить эту роль на сцене, ничего не придумывая и не изображая. Она услышала, что объявили её выход, и вышла на сцену.

– Я не опоздала. Конечно. я не опоздала, – сказала Нина Заречная. Это сказала девушка, уверенная в себе и не терпящая возражений в свой адрес.

Спектакль продолжился.

В последнем акте, где Заречная говорит Косте о своей любви к Тригорину, в её интонации сквозило столько жестокости и насмешки, направленных на влюблённого в неё, юношу, что отец, Лидия, все гости в зале и актеры за кулисами, замерли.

Милочка, заканчивая свой монолог, произнесла их настолько саркастически, что ни у кого не осталось сомнений: получился образ женщины, предавшей любовь, жестокой и стремящейся к славе. Это был новый образ Нины Заречной. Непривычный, смелый и яркий. Зал рукоплескал.

Спектакль закончился. Занавес опустили.

Милочка прошла в гримёрку, и, именно в этот момент, цилиндр, о котором она на время спектакля, совершенно забыла, медленно поднялся и растворился в воздухе. Нина Заречная исчезла. Мила почувствовала, что стала сама собой, к ней вернулись все чувства, страдание, боль и надежда на скорую встречу с Сашей. Часы показывали 15.00.

«Успею» – обрадовалась Мила и стала снимать грим.


Солнечные часы показали 15.00.

– Ну, что, молодой человек, не пришла твоя красавица? Не дождался? – спросила пожилая женщина, сидящая рядом на скамейке.

– Не пришла.

– Иди уж домой. Умаялся ведь. Шутка ли, четыре часа на солнцепёке. Да, видимо, не очень хотела тебя видеть, раз не пришла. Забудь её, выбрось из головы.

– Выбрось? Простите, как Вас звать?

– Фаина я.

– Гречанка? Правильно?

– Правильно, милый. Мы своих сразу видим. Иди домой. Не жди её. Не придёт она. У неё другой путь.

– Меня Александром зовут. А вы, Фаина, откуда знаете, какой у неё путь?

– Знаю, Саша. Только сказать не могу. Раз не пришла, значит, не захотела.

– У нас с ней один путь, Фаина. Я найду её. И к Вам приведу.

– Ох, милый. Смотри, не заблудись.


В гримёрку постучались.

– Войдите, – громко сказала Мила.

– Дочь! И что это было? Ты где взяла ТАКУЮ Заречную? Кто тебя надоумил? Мама? Ты же знала, что в зале гости из Москвы! Педагоги из Щукинского училища! Что я им скажу? Что они обо мне подумают? Что я плохой режиссёр? Я чему тебя учил? Ты меня подвела. Я не ожидал от тебя такого поступка!

Мила не успела ответить, как в дверь опять постучали.

– Заходите, – недовольно произнёс отец.

В комнату зашла мама, всё ещё в гриме и наряде Аркадиной, и двое высоких, представительных мужчин, похожих на великих актёров.

– Милочка, – гордо произнесла Лидия, – с тобой хотят познакомиться товарищи из Москвы.

«Не успею к Саше», – подумала Мила.

– Здравствуйте. Якушев, Сергей Леонидович, а это, позвольте представить, Воропаев Олег Константинович.

– Добрый день. Людмила Артуровна Вышемирская.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – предложил Артур Вениаминович.

Опять поднялась суета, стульев не хватало, Лидия вышла распорядиться, чтобы их срочно принесли. Стулья по одному принесли. Все расселись. Немного помолчали.

– Итак. Людмила Артуровна, – начал Якушев, – Сколько Вам лет, если не секрет, конечно. Вы, надеюсь, ещё в том возрасте, когда его не скрывают.