– Он с Маринкой расстался, так что сегодня надо его встряхнуть, – ляпнул Ваня.

– Ну и хрен с ней, – икнул Пашка и уставился в пространство мутными серыми глазами, блаженно улыбаясь, – пошли быстрее, а то самое интересное пропустишь.

– Мы все тебя заждались, – Паша тыкал пальцем в разные стороны, якобы показывая мне моих поклонников.

Этими «всеми» подразумевались завсегдатаи литературных вечеров, читающие исключительно друг для друга, неинтересные никому, кроме себя самих и узкого круга терпеливых друзей. Ну, я– то не такой. Меня любят и незнакомые люди. А вот Семенов держит при себе толпу верных фанаток, с которыми периодически спит, им и впаривает свои великие творения, мол, посвятил. Обидно так с женщинами обращаться. Даже мой дед не одобрил бы такого низкого полового поведения ради славы. Основной принцип Семенова – отсутствие принципов.

– О, а вот и Гавриил Эдуардович пожаловал, – Семенов раскинул руки и снисходительно улыбнулся мне.

– Так, прочитай что-нибудь злобное про женщин, а то он с девушкой расстался, – зачем– то унизил меня Пашка и с тяжелым вздохом свалился на диван.

– Сочувствую, – Семенов, кажется, засиял от радости, что его главный конкурент потерпел личное поражение. Его кипучая натура заполняла комнату горячей, бесполезной энергией. Он поднял светлые глаза к потолку, погладил рукой отвратительную темную бороду и стал медленно и самозабвенно нести бред, заключенный в немыслимо избитые рифмы. Какая– то синеволосая девочка, сидящая на полу с бокалом чего– то мутного, внезапно расплакалась и стала размазывать слезы по щекам вместе с косметикой. Эвона как искусство влияет на вчерашних школьниц!

– Что выпить– то есть? – мне захотелось поскорее забыться и в финале вечера наблевать на Семенова, если будет такая возможность. У меня было тысяча поводов его ненавидеть. И один из них – я проиграл ему в прошлую субботу литературный слэм. Ну, как проиграл? Я даже, честно сказать, в четверть– финал не вышел (плебс не понимает гениальные стихи), но все равно было обидно, что Семенов, самодовольно ухмылялся, считал призовые денежки, стоя на баре.

– Коньячок, – заговорщически помотал наполовину пустой бутылкой мой старый знакомый Артем, – пять звездочек, а? Гавриил Эдуардович, выпить с нами сий божественный напиток изволите– с? – он, как и Семенов, обращался ко мне с издевкой, по имени– отчеству, да еще и на Вы. Можно я буду писать фамилию Семенова с маленькой буквы? Мне этот человек неприятен. Считаю, что он не достоин ни крупных литературных форм, ни заглавных букв. Да и в малую прозу я бы этого самодура не пустил.

– Давай, – буркнул я, брезгливо принимая стопку из рук ненавистного благодетеля.

В квартире ютилось человек тридцать, среди них была примерно половина моих товарищей по литературному несчастью, а другие пятнадцать – примелькавшиеся лица, в числе которых была синеволосая барышня. Я не знал имена этих людей, но мы пересекались на больших вечеринках, культурных мероприятиях и в компании общих друзей. Пара человек окликнули меня и одарили сердечным рукопожатием. Видимо, мы все– таки где– то познакомились на пьяную голову, а потом я это благополучно запамятовал. Может быть, они поэты, а может быть, слушатели. В любом случае, их творчество с большой вероятностью бездарно, раз я его не запомнил.

На полу, подальше от всех, устроился мой старый знакомый Костя Вересков, который писал безликую музыку, на подобие той, что играет в супермаркетах и кафе быстрого питания. Он, конечно, собой был очень горд, обосабливался от людей, приходя на вечеринки, и чем больше была вечеринка, тем сильнее он хотел на нее попасть и показать всем своим видом, что он ни в ком не нуждается.