Я бы тоже, конечно, не против рвануть куда-нибудь и желательно подальше отсюда, да по-моему не вариант. Он рядом уже. Подходит медленно, словно крадучись. Как крадётся кошка, охотясь за мелкой мышью. Я назад помаленьку отступаю, а ноги так околели, что ничего не чувствую.

— Боишься меня? — делает один большой шаг и вот уже он так близко, что даже руку протягивать не придется, чтобы схватить бедную мышку.

— Да, — киваю и, шмыгнув носом, отступаю ещё на шажочек.

— Зря. Я детей не ем. Тебя кто-то обидел? — снова опускает взгляд на мои раскрасневшиеся ноги и возвращается к лицу.

— Меня ваш Серёга трахнуть хотел. А я не проститутка, ясно? И не давалка.

Басмач нахмурил брови.

— А ну-ка, пойдём со мной, — за локоть меня схватил и к дому потащил.

Плохо. Очень плохо! Сейчас нарик пожалуется, что я кошелёк у него подрезала и меня точно поимеют. А потом прикопают в лесочке, который недалеко от дома виднеется. Правда, сейчас земля мерзлая, вряд ли возиться станут. Просто зверям диким меня скормят и всё, что жила восемнадцать лет, что даром. И кто меня за язык дёрнул на Серёгу пожаловаться?

— Может не надо? Я не в претензии… Мне домой надо, там мамка ждёт, — повела рукой, пытаясь освободиться, но он лишь сжал крепче и повёл дальше.

За дверью, в тесных сенях, как раз налетели на Серёгу, которого тут же сшиб с ног кулачище Басмача. Меня, правда, отпустил, но дверь захлопнул — не сбежать.

Я в угол забилась и там тихонечко замерла. Может обойдётся, пронесёт, а?

— Ты что, петух грёбаный, творишь?! Ты ребёнка, что ли, выебать хотел?! — и снова в челюсть Серёге заехал, тот на пол свалился и вместе с кровью сплюнул зуб.

Попытался подняться с пола, но следующий удар (на этот раз ногой) пришёлся под дых и Серёга закашлялся, свернувшись калачиком. Да, я знаю, как оно… Сколько раз так получала. Только Серёгу мне не жалко было. Ни капельки. Он Сеньку так же месил, не жалел.

— Вставай и проваливай нахуй! Чтобы я тебя больше не видел! Ублюдки, что ебут детей у меня не работают! — рассвирепевший Басмач ухватил меня за руку и потащил за собой, а Серёга так и остался лежать на холодном полу.

Вот оно как в жизни бывает… Тот, кого больше всего боялась спас от насилия и даже заступился. Подняла взгляд на мужчину и меня захлестнула какая-то теплая волна.

Волевой подбородок, чуть выдающийся вперед; нос с горбинкой, явно пострадавший не в одной переделке; глаза эти серые, что вперед смотрят — всё в нём мне было приятным.

Потому что никто никогда не заступался за меня. Никто не относился, как к человеку. И впервые я почувствовала себя не кучей навоза, а маленькой девочкой, судьба которой в сильных руках.

Осталась самая главная проблема… Вернуть владельцу кошелёк, причём так, чтобы тот не заметил. Ну или просто где-нибудь бросить, как будто он сам его посеял.                                                                                                                                                                        

— Мой ноги, не люблю грязнуль, — Басмач затолкал меня в ванную, и полез в какой-то шкафчик, откуда вскоре выудил полотенце. — На, вот, вытрешься. А потом выходи и прямо по коридору до кухни. Сначала поешь, потом поговорим, — откуда-то вытащил резиновые мужские тапки, размеров на пять-шесть больше моей ноги и бросил на пол. — И обуйся, ты же не дикая.

Я из всего им сказанного услышала только «кухня» и «поешь» и быстро закивала головой, на всё согласная. Страх немного отступил — стало понятно, что насиловать меня никто не будет, по крайней мере, пока главарь рядом. Не жалует он педофилию, а о том, что я совершеннолетняя им знать не обязательно..