Чехин понял его вопрос без дополнительных пояснений и так же коротко ответил:

– Не решил, но он обещал подумать.

– Меня жена каждый день пилит, требует деньги.

– Меня тоже, – сказал Чехин, – Но я работаю, а ты приходишь на работу и не работаешь, распустил своих подчинённых. Они, глядя на тебя, тоже не работают. Я бы на месте твоей жены давно тебя выгнал из дому. Так, Саша, нельзя. Пришёл на работу – работай или увольняйся, как это делают другие, тогда получишь деньги, выбор за тобой. Не будете работать, я перестану ходить к начальству. Мне это надо меньше всего. Я сейчас говорю с тобой без лишних ушей, при подчинённых я так не скажу и унижать тебя не буду, решать тебе.

Чехин, оставив Грекова с застывшим и не произнесённым словом, повернулся и пошёл. Ему предстояло решить, какие самолёты, кроме намеченных двух, списывать и в каком порядке. Документы подготовить можно, но как найти повод для списания – это оставалось загадкой. Воспитанный на моральном кодексе построения коммунизма, Фёдор Николаевич такого варварства никогда себе не представлял и даже не мог об этом подумать.

Новое время и новые веяния заставляли это делать и осознавать.

Увольнялись пилоты, увольнялись и техники, оставались пока работники, которые не собирались никуда уезжать по причине отсутствия желания уехать или отсутствия где-то в других краях точки опоры, где можно окопаться и начинать жить заново. Таких насчитывалось немного, но оставался как раз компактный коллектив, способный решать поставленные задачи и выполнять перевозки.

Фёдор Николаевич зашёл в домик оперативной смены. Полётов в этот день из-за отсутствия бензина не планировалось. Остался топливный резерв, который предназначался для санитарных заданий или выполнения каких-либо экстренных перевозок.

Техники сидели в задымленном помещении, загромождённым шкафами для переодевания, двумя столами, креслами и разной технической утварью, необходимой в повседневной работе. Судя по тому, как быстро люди очистили кресло, вокруг которого они сидели, здесь продолжалась бесконечная игра в преферанс, которая практиковалась при отсутствии полётов. Фёдор Николаевич об этом знал, заставая не раз игроков врасплох.

– Судя по всему, вы меня прокараулили, – сказал он, входя.

– Мы ничего не делаем, – ответил самый бойкий техник-бригадир Торин.

– Я вижу, что на работе вы ничего не делаете и наверняка хотите получать заработную плату, – Фёдор Николаевич заметил, что глаза техника подозрительно блестят.

Он окинул взглядом других сидящих и заметил у других такой же блеск в глазах. Запахов Чехин не чувствовал, так был устроен его организм, он к этому давно привык. Фёдор Николаевич знал и то, что на этом участке техники в минуты безделья позволяют себе «заложить за воротник» – это происходило давно и поощрялось инженером участка, который сам участвовал в этом мероприятии и считал, что работе это не мешает.

Сейчас Чехин по этому поводу никаких замечаний делать не стал и посчитал лишним, предчувствуя, что сразу возникнет дискуссия о зарплате.

– Кто выиграл? – спросил Чехин не из любопытства, а для того, чтобы начать нужный ему разговор.

– Мы не играли, – стоял на своём Торин.

– А мне сегодня всё равно, играли вы или нет. Я зашёл сказать, что участок ваш ликвидируется.

Немая сцена оповестила о том, будто он сказал слова классика: «К нам едет ревизор!»

– А что будет? – после минутного замешательства спросил инженер участка Мужилин.

– Ничего не будет. Участок перейдёт в распоряжение второго Архангельского отряда. Я тоже намерен уходить туда. Сейчас я ещё раз убедился, что вместо ударного труда вы играете в карты, но выглядите слишком уставшими – это непозволительно.