Меня определили как «сверхактивного» и прописали мне торазин[19]. Они проигнорировали риталин[20] и перешли прямо к «большому T». Эти ублюдки давали мне в 70-х годах маленькие дерьмовые черные таблетки. Торазин – это был экскурс в иной мир. Я сидел, остановив взгляд на чем-то, но не мог двигаться, не мог ничего делать. Все было ништяк. Я все слышал, но был в полной отключке; я был как зомби. Я не просил есть, мне просто приносили еду в нужное время. Меня спрашивали: «Ты хочешь в туалет?» И я отвечал: «А-а, да, хочу». Я даже не осознавал, когда мне хотелось по нужде.

После всего этого дерьма меня отпускали из школы домой, и я прохлаждался, пересматривая по телевизору «Рокки и его друзья»[21]. Мама думала, что со мной что-то случилось, но я был просто задолбан лекарствами. Поставив мне неверный диагноз, там, наверное, слегка переборщили с лекарствами. Но я лично никогда не был в обиде на то, что мне поставили неверный диагноз. Я всегда считал, что плохие вещи со мной происходили только потому, что со мной самим что-то было не в порядке.

Кроме зомбированных и сумасшедших детишек, в спецшколы направляли также преступных элементов. И все преступники из разных районов получали возможность познакомиться друг с другом. Мы ходили на Таймс-сквер, чтобы потолкаться и пошарить по карманам, и встречали там всех этих парней из нашей спецшколы. Они были при деньгах, в дубленках и модной одежде и занимались тем же, чем и мы.

Как-то в 1977-м я тусовался на Таймс-сквер и встретил там своих ребят из района Бэд-Стай. Мы стали разговаривать, и вдруг один из них выхватил у проститутки сумочку. Она пришла в бешенство и швырнула мне в лицо чашку с горячим кофе. К нам направились копы, и я со своим приятелем Бабом рванул прочь. Мы вбежали в ХХХ-кинотеатр[22], чтобы спрятаться, но туда вскоре заявилась и эта проститутка вместе с копами.

– Это они, – указала она на Баба и меня.

– Чего я-то? Я тут ни при чем, блин! – возразил я, но копы отконвоировали нас наружу и впихнули на заднее сиденье своей машины. Сумасшедшая шлюха на этом не успокоилась. Она потянулась через заднее окно и расцарапала мне лицо своими длинными бл… скими ногтями.

Когда мы убегали с Таймс-сквер, я видел своих приятелей из Бэд-Стай; тот, кто устроил все это дерьмо, спокойно наблюдал за происходящим с улицы.

Нас привезли в полицейский участок в центре города. Меня арестовывали много раз, поэтому я уже привык к этой системе. Но на сей раз учли, сколько у меня приводов в полицию, а их было слишком много, так что меня определили прямиком в «Споффорд».

«Споффорд» был исправительным центром временного заключения для несовершеннолетних, расположенным в Хантс-Поинт в Бронксе. Я слышал жуткие истории о «Споффорде». Рассказывали, что там в ходу были избиения другими заключенными и тюремщиками. Понятное дело, меня все это не слишком воодушевляло. Мне выдали какую-то одежду и отвели на ночь в камеру.

Утром я был в ужасе. Я понятия не имел, что меня ожидает на новом месте. Но когда я пришел в столовую на завтрак, это было похоже на встречу с одноклассниками. Я сразу же увидел своего приятеля Кертиса, парня, с которым я ограбил дом и которого хозяин отделал под орех. Затем я увидел и других своих старых партнеров.

«Расслабься! – сказал я сам себе. – Здесь все свои».

После того первого раза я попадал в «Споффорд» и покидал его как за не фиг делать. «Споффорд» стал для меня местом частого кратковременного пребывания, таймшером.

Однажды всех нас привели в актовый зал для просмотра фильма «Величайший на все времена» о Мохаммеде Али. Когда он закончился, мы стали аплодировать – и были поражены, увидев, что на сцену вышел сам Али. Это было нереально. Ему не нужно даже ничего говорить – как только я увидел его, я решил, что хочу быть, как он. Он заговорил с нами, и нас это очень воодушевляло. Я понятия не имел, что я до этого делал в своей жизни, но теперь я знал, что хотел быть похожим на него. Забавно, но люди больше так не говорят. Если они видят превосходный бой, они могут сказать: «Я хочу быть боксером». Но никто не скажет: «Я хочу быть похожим на него». Нет нескольких Али, он один. Вот прямо тогда я и решил стать великим. Я не знал, что мне для этого надо сделать, но я решил, что хочу, чтобы на меня смотрели так же, как на Али.