И Тиберий с трудом сдерживал себя, чтобы не избавить коварного раба смертью. Нет! Он будет сильнее подлого киника. Это всего лишь раб. Глупый, злобный, циничный раб!

…Одетый в длинный, до самых пят, хитон, однако не скрывающий потрясающей худобы, верховный жрец, походящий на живого скелета, подошёл и смиренно замер, достойно ожидая своей очереди. Его обтянутый прозрачной кожей череп, блестящий на солнце, словно насаженный на жердь, спокойно уставил два копья глаз на Тиберия, на Глоссу, и обратно. Изнурённая цыплятами, змея заливалась слезами на жаре, тяжело дыша в корзине с вензелями.

… – Что говорят твои птицы, Ацерроний?

Тот еле заметно поклонился:

– Великому прицепсу будет угодно услышать результаты предсказания лично, или может…

– Говори!, – зло перебивает его Тиберий, не отводя глаз от страданий Глоссы, – Или ты думаешь, нас могут подслушать?

Плотная охрана, свита с опахалами, десять актёров, танцовщицы, врачи, виночерпии и ещё двадцать человек непонятно кого задышали через нос, не понимая, шутка это, или нет?

Скелет выждал сонную паузу, и громко проговорил:

– Богам не угодно твоё возвращение в Рим сегодня!, – Глосса мучительно стукнула головой о край корзины, пытаясь выдавить из себя птицу, – Всё говорит о нерасположении…

В этот миг с правого борта закричали:

– Смотрите!.. Смотрите! О, боги!..

…В вечернем тёплом закате, из самой высокой точки Рима, между редких сахарных облаков упруго разогнулся вверх огромный столб серого дыма. Надувшись гигантской пунцовой пиявкой, свирепо поведя голову, почти прозрачный в остове колосс мягко переломился пополам, и, не теряя формы, чудовищным змеем пополз по городским улицам триб. Жарко шипя, словно выдыхая, касаясь земли и зданий, он обогнул храм Венеры, тяжело врезался в камни Палатина, и рассыпался на куски, но вновь сформировался стремительно, и длинным облаком заюлил между мраморных колонн храма Кастора, стальным хвостом своим сломав последнюю из них пополам. Темнея и набирая скорость, змей вращался, поднимаясь вверх, замирал на мгновение, и с рёвом полз на юго-восток, прямо на корабли Тиберия. Армада завизжала. С кораблей посыпались люди. Бешено и напрасно кричали вестовые трубы. С левого борта галера ударила вдруг носом в корму второй квинкверемы, хрустнула и загорелась. В потемневшем жёлтом воздухе над поверхностью реки завибрировала смесь визга, грохота и барабанной дроби. Мачта тяжело шлёпнула по воде, накрывая горящими парусами солдат и отплывающие лодки. По реке плыли лошади.

И в этой тёмной воде тысячи казнённых ранее, стащенных на петле по Лестнице рыданий, крючьями сброшенных в Тибр, плыли к кораблю. Загребая ломанными пыткой руками, безумно выкатывая белые глаза свои, черпая воду оскаленными ртами, они приближались быстро, и хватали гнилыми руками вёсла, пытаясь забраться выше, и оставляя кожу и волосы на бортах корабля, ползли наверх, падали, сдирая когти, скрежеща зубами, и завывая в мольбе: Тиберий!.. Тиберий!..

С дрожащим гулом смерч проползал над Тибром, сжимаясь в шар, и с треском молний метнулся дальше.

Я отчётливо видел, как он, мгновенно достигнув острова Капри, гулко ударил в башню маяка, и разбил его в пыль.

…Спустя час у берега уже плавала корзина, и в ней кверху брюхом лежала дохлая Глосса, облепленная муравьями.

И засыпая, император видел так же отчётливо, как на тупой плоской вершине невысокого холма непрочно установили три грубооструганных столба с перекладинами, и поперёк них за тощие локти были привязаны три тела. Сквозь ладони к перекладинам и в стопы на подставках все трое были прибиты длинными плотницкими гвоздями. Почти касаясь ногами земли, несчастные замерли в бешеном своём танце, словно подняв брёвна над головами. В десятке метров от столбов, ниже у подножья горы, солдаты жарили на огне мясо и тихо переговаривались.