В Алеське тоже произошла метаморфоза. Вернулась былая уверенность, однако, радости избавления от опасности не испытывала. Она была на волоске от смерти из-за какого-то урода. После этого случая сделалась недоверчивой и чуточку злее. Она сложила пустые пузырьки в туесок, выпустила кота на прогулку и почувствовала на себе взгляд вороны, которая была укутана в платки на дне туеска.

– Ну что еще? Тебя интересует, сколько он будет здесь лежать? Ты бы лучше за себя беспокоилась. Ну не знаю я, правда! Может сутки, может больше и, вообще, он сам напросился. Он заслужил сполна.

Пиявка моргнула печально глазом. Ей плевать было на какого-то мужика, а больше всего хотелось расправить крылья и взлететь, но получалось только моргать глазами.

– Ну прости меня, я вообще не думала, что получится такое крепкое зелье с ливнем и твоим онемением, я всего лишь хотела вызвать скатерть-самобранку и накормить нас всех. Ну, по крайней мере, я тебя не брошу, дорогая моя, как этого юродивого, – кивнула она на краснощекого мерзавца, который что-то пытался произнести, но выходило лишь отчаянное мычание. Первым его желанием было то, чтобы не попасться в таком виде на глаза мужикам, а то засмеют ведь, ежели прознают, как с ним расправилась какая-то девка, а вторым – найти, поймать и уничтожить эту дрянь, эту ведьму, змею подколодную.

– Пока, голодранец! – попрощалась с бедолагой ведьмочка и направилась в сторону городской ярмарки, жуя на ходу с хрустом сырую брюкву размером в две ладони. Спустя почти сутки у нее получилось хоть что-то покушать. Сиреневый плод брюквы казался ей сладким, несмотря на то, что все-таки обладал небольшой горечью, но ведьмочка не почувствовала этого недостатка. Хоть на чуть-чуть ей удалось облегчить свои голодные страдания.

Ярмарка гудела, толпы народу сновали туда-сюда между рядов торговых деревянных лавок, хаотично расставленных – с навесами и без – из грубой ткани. Купить можно было всё, что угодно: и овощи, и мясо, и хлеб, и гужевых животных. Даже людей продавали с помоста: то были рабы – либо пленные враги либо беглые закупы. Также торговля проходила прямо с телег: повозки с бочками или мешками, запряженные лошадьми, переезжали с места на место, либо загораживали собой проход. В бочках, как правило, продавалось масло либо мёд. В мешках овёс или пшеница. Некоторые люди несколько шарахались от иногородней босой девушки, так как в порядок она себя до сих пор и не привела. К тому же за ней увязалась лошадь гнусного развратника. Она покорно со скрипом следовала за девушкой, а телега с брюквой толкала возмущающийся люд.

– Да что тебе нужно от меня? Что ты увязалась за мной? Кыш! Кыш! – пыталась девушка прогнать животное.

Но лошадь не слушалась ее, а в воздухе тем временем над ярмаркой возникали потрясающие ароматы: на вертеле жарился румяный поросёнок; в печи пекли ржаной каравай. У худой скиталицы голова шла кругом от чудесных ароматов, глаза разбегались от разнообразия яств. Живот разболелся после того, как она громко проглотила скупую слюну. И тут возникла гениальная идея. Девушка остановилась и повернулась к старой кляче развратника. Взяв ее за поводья, она развернула телегу и ни с того ни с сего начала бойко торговать: «Покупай! Покупай! Покупай!». Но торговля не ладилась, в то время как по соседству у овощных лавок от покупателей не было отбоя. Только по прошествии долгого времени, когда уже ярмарка шла на спад, у нее появился первый покупатель. Вежливо назвав ее «голубушкой», он пожелал купить три клубня брюквы. Однако, молодая лавочница наотрез отказала ему, обосновывая это тем, что продает только разом всю брюкву вместе с телегой и лошадью.