Для самого Линдберга вся эта ликующая толпа представляла, прежде всего, опасность, поскольку грозила разорвать его на клочки. Десятки рук вытащили его из кабины и понесли над головами, словно боевой трофей. «Я лежал поверх толпы, в центре океана голов, который простирался во все стороны и терялся в темноте, насколько я мог видеть, – писал Линдберг. – Я как будто тонул в человеческом море». Кто-то сорвал кожаный летный шлем с его головы, а другие, вдохновленные этим примером, принялись срывать с него одежду. Но, что еще хуже, позади Линдберг услышал треск – это толпа забиралась в его драгоценный самолет. «Я услышал треск деревянной рейки за мной, когда кто-то залез на нос самолета, – писал он. – Потом треснула еще одна рейка, за ней другая, а затем послышался треск ткани». Охотники за сувенирами впали в настоящее безумие.

Он сам не помнит, каким чудом оказался стоящим на ногах, в стороне от пробегающей толпы. Внимание встречающих переключилось на другого несчастного американца, слегка похожего на Линдберга, и теперь толпа набросилась на свою новую жертву, несмотря на ее протестующие крики. Несколько минут спустя, к изумлению служащих, в кабинет коменданта аэропорта, разбив окно, влез некий покрытый с ног до головы грязью человек с безумным взором, без пальто, ремня и галстука, в одном ботинке и в разорванной рубашке; остатки другой одежды свисали с него клочками. Больше всего он походил на выжившего во время взрыва на шахте. Он объяснил дежурным, что его зовут Гарри Уилер и что он торговец мехами из Бронкса; он приехал в Париж за кроличьими шкурками, но, поддавшись всеобщему воодушевлению, вслед за парижанами поехал в Ле-Бурже, посмотреть на знаменитого летчика. Теперь же все, что ему хочется, – это вернуться домой.

Тем временем Линдберга спасли два французских авиатора, которые вывели его в зону для приема официальных делегаций. Там его встретили Майрон Херрик и его сын Пармли со своей женой Агнес. Они дали Линдбергу отдышаться и уверили его, что с самолетом будет все в порядке. Потом они несколько часов добирались по переполненным транспортом улицам до резиденции посла на авеню д’Иена в центре Парижа. Линдберг отказался от предложений пройти медицинский осмотр, но с удовольствием выпил стакан молока, немного перекусил и принял ванну.

К тому моменту Линдберг бодрствовал уже более шестидесяти часов, но согласился встретиться с собравшимися у резиденции журналистами. Пармли Херрик провел их внутрь. Несмотря на огромную усталость, Линдберг несколько минут вежливо отвечал на все вопросы. Он рассказал, как на протяжении тысячи миль боролся с наледью и снегом, то взлетая на десять тысяч футов, то опускаясь до десяти. Потом, облачившись в пижаму Пармли, он в 4.15 лег в постель.

Самый известный человек на планете закрыл глаза и проспал десять часов.

В Америке в это время был день. Вести об успешном перелете Линдберга разнеслись по всей стране за несколько минут. Повсюду гудели клаксоны и сирены, звонили церковные колокола – в общем, воцарилась радостная какофония, как будто закончилась война.

Газеты соревновались в красноречии, вдохновенно описывая достижение Линдберга. «Нью-Йорк ивнинг уорлд» назвала его «величайшим подвигом отдельного человека, вошедшим в список рекордов человеческой расы». Другая писала о «грандиознейшем событии с момента Воскрешения». Согласно «Норт Америкэн ревью», весь мир задрожал в «радостном возгласе, встречая явление первого гражданина мира, первого человека, который с полным правом может утверждать, что его адрес – планета Земля, первого посла с широкими полномочиями при дворе Творения». В общем, риторика зашкаливала; судя по эмоциям, наступило настоящее Второе пришествие.