– Месье комиссар, через сорок минут у вас встреча с министром.

Комиссар с облегчением выдохнул воздух:

– Извините Ревиаль, наш разговор придется продолжить в другой раз.

Морис поспешно заговорил:

– Одна просьба, месье комиссар.

Комиссар отрешенно воззрился на Ревиаля, а тот продолжил:

– Не могли бы вы приказать, чтобы меня от вас вывели в наручниках и отправили в тюрьму?

Брови комиссара поползли вверх и он весело хохотнул:

– Просите о том, чего так опасались и в начале нашей встречи?

Морис вздохнул:

– Обстоятельства изменились, месье комиссар.

Комиссар часто закивал головой:

– Понимаю, понимаю, не стоит объяснять. Мне тоже кажется, что это в сложившейся ситуации это будет правильным ходом.

Олег Понамарев поднял пластиковый стаканчик:

– Ну, со свиданьицем. За нас, мужики.

Леонид и Виталий стукнулись с Олегом кулаками, в которых зажимали пластиковые стаканы с самогонкой. Выпили и принялись за чебуреки, лежавшие в разовых пластиковых тарелках.

Виталий, пережевывая чебурек, посетовал:

– Чего-то нас совсем мало стало собираться. Раньше мы тут еле у стола помещались, стояли плотно, как штакетник деревенского забора.

Олег поморщил лоб:

– Да, вас чертей не соберешь. Один работает допоздна, Другой в командировке. А…

– Он обреченно махнул рукой, и с сожалением добавил:

– А, то ты сам будто не знаешь? Время-то идет, люди меняются. Стареем. Хорошо хоть каким-то составом собираемся. Лето еще не кончилось. Не все еще из отпусков вернулись, с дач. Хотя…

Леонид, держа чебурек двумя руками, ввернул:

– Теперь, наверное, долго вместе не соберемся. Введут чрезвычайное положение с комендантским часом. И привет.

Олег укоризненно огрызнулся:

– Да ну тебя! Кончай каркать. А то и в самом деле накаркаешь Все. Отбушевала Москва, выборы прошли. Какой еще к черту комендантский час?

Леонид вытер губы бумажной салфеткой:

– Да, я и не имел в виду эти массовые народные протесты.

Виталий удивленно поднял брови, и скосил глаза на стоявшего рядом Леонида:

– А, что ты тогда имел в виду?

Олег взял в руки бутылку и приготовился заново наполнить пластиковые стаканчики:

– Э, народ, хорош клювом щелкать, придерживайте стаканчики руками. У кого опрокинется, доливать не буду. Будете со стола лакать, как собаки.

Приятели сосредоточенно взирали на процесс наполнения стаканчиков, придерживая их пальцами. Самогон был отличного качества, настоян на калгане. Аромат, поднимающийся от стаканов, заставлял невольно трепетать ноздри. Чебуречная, где собрались друзья, была традиционным местом встречи их компании, и отправной точкой их совместных прогулок по городу.

Олег поставил бутылку:

– Ну что вздрогнули? Здравы будем, бояре!

После выпитого снова принялись за чебуреки. Виталий покосился на Леонида:

– Так чего ты там про комендантский час буровил?

Леонид покрутил головой, и подслеповато прищуриваясь, оглядел помещение зала чебуречной:

– Чего-то сегодня совсем пусто, обычных знакомых никого не видать. Раньше в это время здесь было не протолкнуться.

Виталий ворчливо его одернул:

– Ты давай не увиливай. Выкладывай, чего знаешь.

Леонид кисло поморщился:

– А чего тут особенно знать. Все говорит о том, что интернет изменил сознание большинства людей. Люди опосредованно объединились в виртуальные сообщества. Социум стал иной, обрел новые качества. Народ стал плохо управляемый. Пропаганда как инструмент воздействия на сознание теряет силу. Власть это чувствует, и ей это очень не нравится. Она видит, что теряет рычаги управления. Чувствует, что у нее появился серьезный конкурент на информационном поле . Значит, будет предпринимать меры. И как обычно, разнообразием этих мер баловать не будет. Действовать будут кондово и бестолково. Ничего по настоящему конструктивного они просто придумать не в состоянии. Остается только одно – запреты. А запреты только усугубят ситуацию. Апофиоз, вернее, апофигей запретов – чрезвычайное положение. Ой, да чего я тебе рассказываю? Ты что сам ничего не видишь?