Повертев коробку в руках, Джошуа задумался: знает ли Лобсанг, какая самая интересная часть конструкции? Он понял это в День перехода; честно говоря, ответ был очевиден. Странная маленькая подробность, которой никто как будто не придавал особого значения. Но офицер Янсон замечала такие подробности. Наверное, потому, что привыкла следовать инструкциям. Переходник работал лишь в том случае, если человек собрал его сам или, по крайней мере, завершил сборку.

Джошуа побарабанил пальцами по коробке. Он мог отправиться с Лобсангом – а мог остаться. Джошуа было двадцать восемь, разрешения спрашивать он не собирался. И на нем действительно висел проклятый отчет.

И Джошуа всегда нравилось быть вне досягаемости.

Несмотря на обещание, которое дала ему Янсон много лет назад, пару раз плохие парни пытались его достать. Вскоре после Дня перехода какие-то люди со значками вошли в Приют и попытались забрать Джошуа с собой, но сестра Агнес уложила одного из них монтировкой, а потом приехали копы, в том числе офицер Янсон. В дело вмешался мэр, и оказалось, что среди ребят, которых выручил Джошуа в День перехода, был его сын. В результате три неизвестных черных автомобиля спешно укатили из города. И тогда установили правило: всякий желающий поговорить с Джошуа должен сначала увидеться с офицером Янсон. Мэр сказал: Джошуа не представляет собой проблемы. Проблему представляют преступность, побеги из тюрем и падающий уровень безопасности. Городскому совету объяснили, что Джошуа, возможно, странноват, но в то же время обладает чудесным даром; офицер Янсон засвидетельствовала, что он уже оказал неоценимую услугу Мэдисонскому полицейскому департаменту. Такова была официальная позиция.

Но не всегда она приносила утешение самому Джошуа, который терпеть не мог, когда на него глазели. Все возрастающее число людей знало, что он от них отличается, и не важно, считали они Джошуа проблемой или нет.

В последнее время он уходил один, глубже и глубже удаляясь в последовательные миры и оставляя далеко позади форты в духе Робинзона Крузо, которые строил подростком. Джошуа забирался в такие отдаленные места, где не нужно было беспокоиться о всяких психах – даже психах со значками и ордерами. Если они и появлялись, он шел дальше; когда они переставали блевать, Джошуа уже отделяла от них сотня миров. Хотя иногда он возвращался и связывал им шнурки, пока они выворачивались наизнанку. Время от времени нужно как-то развлекаться. Путешествия становились все более и более дальними и долгими. Джошуа называл их «творческий отпуск». Он нашел способ уйти от толпы и избавиться от неприятного давления в голове, которое он чувствовал, находясь на Базовой Земле и даже на Ближних Землях. Давление, которое мешало слушать Тишину.

Да, он был странным. Но сестры сказали, что странен весь мир. Сестра Джорджина так и объяснила, с вежливым английским акцентом. «Возможно, Джошуа, ты просто слегка опередил человечество. Думаю, ты чувствуешь себя, как первый Homo sapiens, когда смотришь на наши Переходники и на то, как нас тошнит. Наверное, Homo sapiens гадал, отчего остальным с таким трудом удается произнести подряд два звука». Но Джошуа сам не знал, нравится ли ему отличаться от остальных, даже если непохожесть была связана с превосходством.

И все-таки сестру Джорджину он любил почти так же, как сестру Агнес. Сестра Джорджина цитировала Китса, Вордсворта и Ральфа Уолдо Эмерсона. Она училась в Кембридже – «не в том Кембридже, который в Массачусетсе, а в настоящем, который в Англии». Иногда Джошуа приходило в голову, что сестры, заправлявшие Приютом, совсем не похожи на монахинь, которых он видел по телевизору. Когда он спросил об этом у сестры Джорджины, она засмеялась и сказала: «Наверное, потому, что мы такие же, как ты, Джошуа. Мы здесь потому, что больше никуда не вписываемся». Он понял, что будет скучать по ним, когда отправится в путь с Лобсангом.