«Собиратель», во-первых, не станет расспрашивать «респондента», что значат «эники-беники», он и сам не рассчитывает извлечь из этого словосочетания какого-либо смысла.

Далее, если в соседнем дворе наш фольклорист услышит, допустим, такое:

он добросовестно запишет услышанное как отдельную версию считалки. Но, если вместо «флос» кто-нибудь произнесёт «фрос» или «блос», собиратель фольклора это проигнорирует. Возможно, в своём случае он будет прав, но проблема в том, что для нерасшифрованной «чукагирской тарабарщины» как раз чрезвычайно важно именно различие между «флос» и «блос», и сколько раз приходилось испытывать досаду из-за невнимательности интервьюеров, сколько пассажей, фрагментов и целых историй остались в итоге нерасшифрованными…

В сущности, нашему безнадёжному делу помогли два обстоятельства. Во-первых, полевые исследователи, записавшие «вставки» и «выдирки», в основном не знали о записях друг друга, поскольку «тарабарщина» не публиковалась и оставалась неразобранной в архивах и каждый заново руководствовался принципом «как слышится, так и пишется». Во-вторых, и это просто счастливый случай, помогли исследования С. М. Широкогорова, посвящённые феномену под названием «мэнэрик» – коллективным формам истерии, описанным автором в Колымском крае. В значительной мере именно под воздействием этого текста, всё ещё ожидающего своего настоящего осмысления, выслушивались и записывались все «странности», в том числе и длинные иноязычные рецитации, в которых, правда, лишь немногие исследователи, подобно Л. С. Зейдену, пытались обнаружить смысл.

Помню, как, знакомясь с материалом, я испытывал удивительное чувство: перед тобой как бы живые книги, которые, понятное дело, «сами себя не читают» (Томас Гоббс), но при этом всё же обеспечивают передачу неведомого им (ходячим живым книгам) текста неизвестно кому и неизвестно зачем. Кажется, если бы мы вдруг не подвернулись, трансляция рано или поздно оборвалась бы, она уже сейчас прекратилась: таково было самое первое, непосредственное ощущение от работы над чукагирскими текстами. Далее последовало что-то вроде подозрения: а вдруг в мировой культуре есть и другие подобные залежи, добросовестные сообщения, самоотверженно переданные невольными носителями, но они, эти сообщения, никем не расшифрованы, а следовательно, так и не получены.

Так или иначе, каждая история является результатом расшифровки и сопоставления нескольких вставок-рецитаций, порой более десятка. И лишь путём кропотливого сличения, путём взаимной коррекции ошибок стало возможным обретение внятности и связности. Помогло и то, что три истории всё же были рассказаны по-чукотски, но, конечно, с фундаментальными искажениями, так что в данную подборку вошли не они, а их чукагирские корреляты.

Несколько чукагирских выражений приведены в угловых скобках < >. Кое-где основная версия дополнена параллельными для большей связности, в ряде случаев пришлось ограничиться предположительным значением слов и отдельных предложений – это специально не оговаривается в тексте публикации.

Множество материалов, особенно коротких фрагментов «тарабарщины», остались нерасшифрованными: очень надеюсь, что серьёзная научная работа для академической публикации когда-нибудь будет проделана.

При всём этом я считаю, что данный текст, пусть даже предварительный, должен быть поведан миру. Но о его достоинствах судить читателю.

А. К. Секацкий