Впрочем, повторюсь, Нина права – вы сами в этом убедитесь, когда будете с ней разговаривать…

Все опять помолчали. Прохоров решил все-таки взять инициативу на себя, потому что никто из присутствующих не мог просто встать и уйти – такой вариант должен был предложить им хозяин кабинета.

– Вот что, товарищи легко и тяжело раненые. Я вижу, какие вы сегодня замученные, понимаю, что толку от вас мало, поэтому предлагаю следующее, – Саша полистал настольный календарь. – Завтра, нет, послезавтра, часиков в десять жду у себя Нину Павловну, а к двенадцати подъезжайте вы, – он потыкал пальцем в сторону Наташи и Виктора, – супруги Райсы. А на завтра я вызову Елену Михайловну. Вы меня заинтриговали, хочется на нее посмотреть.

Вся троица взглянула на майора сочувственно, зашевелилась, задышала, даже как-то с облегчением, и потянулась к двери.

– У меня к вам будет одна просьба, – глядя в спины уходящих, попросил Прохоров. – Не гоните от себя мысли о случившемся, а наоборот: попробуйте вернуться немного назад, вспомнить, что происходило последние пару месяцев. Возможно что-то неординарное, странное, необычное. Все, что угодно. И еще. Мне очень хотелось бы знать, что вы сами думаете о смерти Евгения Аркадьевича?

Троица замерла в дверях.

– А Евгений Аркадьевич – это мой Женька? – не оборачиваясь, спросила Нина. – Как интересно! При жизни был Женечкой, Женькой, Жекой, а теперь, после смерти стал Евгением Аркадьевичем. Поистине тетка с косой способна высоко продвинуть своего подопечного в табеле о рангах…

Нина вернулась к столу, но не села. Разница в росте между девушкой, которая стояла, и майором Прохоровым, который сидел, была таковой, что они смотрели друг другу в глаза.

– Мы очень редко виделись с мужем последние полгода: когда мы с дочкой уходили утром по своим делам, Женя еще спал, а когда приходили вечером, он уже спал, – сказала Нина со всхлипом, и Наташа всем телом подалась к ней от дверей. – Мой муж был непростым человеком, любящим и заботливым, ласковым и трепетным, но не в меру прямолинейным, причем со всеми, и со мной в том числе. Это отсутствие гибкости, правдолюбие во всех его, не всегда приглядных, проявлениях, на мой взгляд, очень мешали ему жить. А еще ему нельзя было пить. Совсем.

Нина перевела дыхание и продолжила:

– Все по-разному переносят алкоголь. Кто-то становится веселым, я бы даже сказала шальным, кто-то засыпает после третьей рюмки, к счастью для жён, а кто-то становится злым, угрюмым, агрессивным в вербальном смысле, искателем правды, которая является таковой исключительно в его воспаленном мозгу и которую никто не просит искать. Женька был именно таким, когда выпьет. Последние полгода он, по-моему, трезвым и не был ни разу, поэтому, если вы меня понимаете, я его боялась, старалась обходить мужа стороной и по возможности не пересекаться. К сожалению, это не всегда удавалось, и нам приходилось изредка разговаривать, хотя трудно назвать разговором площадную брань на фоне выяснения отношений.

Нина опять замолчала, взглянула в сторону двери, где так и стояли ее друзья, убедилась, что они никуда не делись, и посмотрела на Прохорова, который в свою очередь смотрел на нее внимательно и сочувственно. Под его взглядом глаза Нины предательски наполнились слезами, она заморгала ресницами и глубоко задышала, чтобы не разрыдаться. Справилась и заговорила снова:

– Вот вы спросили – было ли что-то странное в поведении Жени? Не знаю, как это объяснить, но что-то было, это точно. Каждая жена знает своего мужа, как облупленного! Вот и я знала. И пьяного, и трезвого, и веселого, и грустного, и здорового, и больного, и «по тому, как он ключ в дверь вставляет, знала, какая сволочь какую гадость ему на троих предложила». А в последнее время в наших редких разговорах я порой его не узнавала… Выражение лица было такое, как будто он хочет вынырнуть и не может… Господи, почему я ему не помогла?! К врачу надо было, я просила, а он не шел. И вещи эти проклятущие! Женька их из дома выносил с наслаждением. Господи, что же делать?..