Церберуня еще не выпустила из своих сухих бдительных лапок мое удостоверение, когда я услышала за спиной знакомый густой голос:

– Ирина Сергеевна!

Оглянулась – сухопарый белобрысый парень в синем плаще и фуражке с золотой кокардой. Невысокий, очень загорелый и смущенно улыбающийся.

– Здравствуйте, Ирина Сергеевна! Извините, я не приехал вчера, меня в милицию забрали… Ларионов моя фамилия, я вам звонил…

Пальцы Церберуни конвульсивно сжались на моем удостоверении, она подняла взгляд на Ларионова, и я прочла в ее бесцветных глазах тоску от невозможности сразу же забрать у него документы. Но это не входило в ее обязанности, она только вздохнула тяжело из-за того, что нет права проверять людей с той стороны ее поста, и отдала мне удостоверение. «Можете идти!»

Интересно знать: если бы я, находясь в редакции, потеряла пропуск, она бы не выпустила меня из здания? Я бродила бы целую ночь по пустым коридорам и гулким кабинетам, жалобно просясь домой, а Церберуня, не смыкая глаз, как настоящий боец, следила, чтобы никто не прошел ко мне с воли, а сама я не прорвалась мимо ее поста.

И острая антипатия к вахтерше, к этому злому караульному животному, вдруг перекрыла, смыла бесследно раздражение и досаду, которые я испытывала к Ларионову, заставившему меня вчера столько времени ждать его в тягостном напряжении.

Назло Церберуне я взяла Ларионова под руку и, помахивая игриво сумкой, повела его к выходу.

– Идемте быстрее, – сказала я, – иначе она захочет вернуть вас в милицию…

Ларионов засмеялся:

– А мне и так завтра туда идти…

На улице в меркнущем свете осеннего вечера я рассмотрела, что от виска по щеке к уху тянутся у него на лице не то царапины, не то ссадины. Он заметил мой взгляд и снова смущенно улыбнулся:

– Вы не смотрите так, я вообще-то не хулиган… Это случайно.

– А что там у вас приключилось?

– Да ну! Глупость! Хмыри какие-то пристали…

– Мальчишки, что ли? – спросила я.

– Да нет, – покачал он головой, – они вполне уже взрослые мальчики, лет по тридцать, наверное…

– А чего хотели? – полюбопытствовала я.

– Да так, пришлось их угомонить немножко…

Несмотря на сухость, в нем чувствовалась крепкая, мускулистая сила, да и огромный целлофановый мешок с заграничными наклейками и рисунками он нес в руке, будто это была маленькая авосечка. Я почему-то сразу поверила, что он может легко угомонить разбушевавшихся хмырей.

– Ирина Сергеевна, если вы не возражаете, я провожу вас домой: посылка тяжелая, вам самой не дотащить…

С одной стороны, посвятить два вечера Ларионову при моих нынешних делах – как-то многовато получалось, а с другой – мысль тащить этот огромный мешок, пихаться с ним на остановке, лезть в троллейбус была невыносима. Больше всего хотелось прийти домой, принять ванну и лечь спать, чтобы не вспоминать ни Витечку, ни текущие неприятности дня, ни необходимость объяснять что-то детям, ни ждать завтрашнего пробуждения с массой вопросов, которые мне теперь предстоит решать…

Бог с ним, с Ларионовым, пускай провожает! Может быть, возьмет такси, доедем быстрее до дому, а там как-нибудь от него отобьюсь. Мне было немного неловко из-за своего коммерческого подхода, и я как можно любезнее сказала:

– Если вам это не составит труда и у вас нет других, более приятных и нужных дел, то мне вы доставите тем самым удовольствие.

– Да я совсем свободен, мне делать нечего. Командировку я закончил, а видеть вас мне приятно…

Я неопределенно хмыкнула, а он сказал убежденно:

– Да-да, очень приятно. Вы знаете, я много раз вспоминал тот вечер, когда мы познакомились.

– Да, тогда был прекрасный праздник, – сказала я неопределенно, поскольку и по сей момент не могла вспомнить о том, как мы с ним танцевали. Его тогда не существовало в моей жизни, его не было на карте земли, потому что в ту пору всем миром для меня был Витечка.