Пока направлялись в смотровую, где я сегодня уже была, врач о чём-то говорила, но так как речь шла о каких-то незначительных вещах, прислушивалась я не особо… Когда покинула поле боя, стала ощущать себя странно уязвимой. Потому что моя прошлая жизнь закончилась, и я это прекрасно понимала. И как в этом всём существовать дальше, я пока осознать не могла.

Мы добрались до смотровой, где мне померили давление, после чего врач, изучив довольно скромный набор обследований, сказала:

– Юлия, вы должны понимать, что возраст у вас уже такой, что если сейчас от ребёнка избавитесь, больше уже можете детей не родить. Я понимаю, что у вас есть взрослая дочь, но обязана предупредить… Вдруг с мужем захотите ещё понянчиться с малышом, а уже не выйдет…

Я горько улыбнулась. Не рассказывать же врачу о том, что муж у меня хоть и имеется, но можно смело сделать приставку «Без пяти минут бывший». И что у него есть, с кем нянчиться и без моего участия.

– Я понимаю, да. И до завтра подумаю об этом, хорошо?

Она кивнула и подвела итог:

– Беременность хорошая, угрозы нет. То, что побаливало немного – всё в рамках нормы. В остальном не вижу причин не родить вашей взрослой дочери маленькую сестрёнку или братика.

Звучало даже хорошо, если бы не одно огромное «но». Но распространяться о нём я и впрямь не стану.

Поблагодарив врача, я вышла в коридор, и тут же застыла. Потому что глаза мои в тот же миг нашли Машку, нашу с Эдом дочь. Она бодрым шагом направлялась в сторону палаты, где лежала Тося и, по стечению обстоятельств, ещё и я… И несла небольшой тортик.

Но Маша ведь не знала о том, что я в больнице! Не могла же она приехать ко мне…

Нехорошее предчувствие захлестнуло меня с головой. Застывать на месте было некогда, потому я сорвалась и побежала следом. И успела добраться до палаты в тот момент, когда в неё заходила дочь с возгласом:

– Ну и как тут наша мамочка? А я тортик привезла!

Если я и считала, что конец моей жизни настал в тот момент, когда я узнала про измену Журавлёва, то теперь поняла, что именно в данную секунду я умерла окончательно. Без права на возрождение в обозримом будущем.

Меня предала дочь.

– Тортики жрать на большом сроке вредно, – мрачно проговорила я, входя следом за Машей в палату. – Можно родить слишком пухлого младенца и порваться во всех местах. А папе твоему явно не понравится, если секс после родов у него с Тосей будет налаживаться слишком долго.

Дочь обернулась, вскрикнула и выронила коробку с угощением. Она побледнела так, что стала похожа на привидение. Смотрела то на меня, то на Эдика, то на Тосю, и глаза её от ужаса становились всё больше и больше.

– Маш… Твоя мама знает всё про меня и Антонину. Её положили в ту же палату… по стечению обстоятельств. Так что теперь это не секрет, – спокойно проговорил Журавлёв.

Пока меня не было в палате, он сумел взять себя в руки. И Тося его тоже теперь выглядела безмятежно и даже довольно. О чём они тут говорили в моё отстуствие? Эдик ведь наверняка заверил любовницу, что уж теперь достанется ей целиком и полностью. А она и рада была…

– Как давно ты знаешь? – потребовала я ответа у дочери.

Она промолчала, лишь закрыла лицо руками, будто не хотела показывать свои бесстыжие глаза, в которые я теперь и смотреть-то не смогу никогда…

– Маша узнала о Тосе, когда мы оказались беременными, – проговорил Эдик, отвечая за дочь. – Она очень ждёт, кто же родится. Мы сами точно не знаем. А по поводу всего остального, ты можешь остаться в этой палате, Юля. Я перевожу Тосю в другое место. Остальное обсудим дома, когда мать моего будущего ребёнка будет обеспечена покоем и тишиной.