В его распоряжение поступило тридцать пять артиллеристов – кто сносный, кто не очень, но дрессировке поддавались все. Алексей собирался как можно скорее вышколить их во что-то приличное.

В Гатчине сам воздух, казалось, требовал рьяно браться за дело и работать без продыху. Он будто вернулся в кадетскую пору: тяжелый труд, муштра, четкий распорядок дня, и после полуночи, если его черед идти в ночной патруль, безжалостное изничтожение бесов. Комендант не солгал: здесь этих тварей водилось намного меньше, чем в Петербурге. Отряды, в состав которых всегда входил хотя бы один бесогон, прореживали их, как сорняки на грядке.

В один из таких патрулей Алексей, прежде видевший цесаревича только издали, впервые встретился с ним лицом к лицу. Тот шагал по освещенной рыжими фонарями улице в сопровождении коменданта – инспекции он проводил часто и без четкого расписания, но чтобы ночью…

Патруль замер, вытянувшись по стойке смирно, и Алексей вместе со всеми отдал честь. Комендант кивнул им, не сбавляя шага, но цесаревич, прищурившись, остановился.

Он оказался очень невысок – Алексей возвышался над ним на полторы головы, – но держал себя так, что сразу хотелось упасть на колени или согнуться в три погибели. Черты лица у него были мелкие, только стальные серые глаза выделялись глубокими омутами. Цесаревич пристально оглядывал солдат, точно ища, к чему бы прицепиться, и лишь убедившись, что все в порядке, расслабил сжатые в тонкую полоску губы. Его взгляд остановился на Алексее.

– А, вы мой новый артиллерист. Видел вас на плацу. Как продвигается обучение ваших подопечных? – хотя сейчас цесаревич не выкрикивал приказы, его голос не потерял уверенной властности.

Неужели наблюдая за своими солдатами, он сумел выцепить из темно-зеленой массы одну ничего не значащую фигурку?

– Я делаю все, что в моих силах, чтобы в скором времени они показали достойные результаты, ваше высочество, – проговорил Алексей, едва сдерживая трепет. Больше всего на свете он боялся ляпнуть что-нибудь глупое.

Комендант одобрительно кивнул, но цесаревич смотрел все так же холодно. Алексей почувствовал, как выступает на лбу пот. Он что, уже в чем-то провинился?

– Хорошо. Надеюсь скоро эти результаты увидеть.

И цесаревич зашагал прочь, звеня шпорами. Комендант, кашлянув в кулак, бросился его догонять.

Алексей вытер лоб и прерывисто выдохнул.

На душе было муторно. Что он успел сделать, чтобы заслужить такую холодность? Он принялся перебирать в памяти последние дни, выискивая, где мог оплошать, но на ум ничего не шло.

Другой патрульный толкнул его локтем.

– Ты не робей. Его высочество ко всем новичкам сперва относится с подозрением. Продержись пару месяцев, и он подоттает.

– Если только не выгонит взашей за криво застегнутую пуговицу, – пробормотал еще один.

Но Алексей уже зашагал вперед – они все-таки не на прогулке.

Одно ясно: с завтрашнего дня нужно будет гонять своих подопечных еще исступленнее.

Воздух разрывал грохот пушечных выстрелов. Ядра со свистом рассекали полупрозрачную завесу дыма.

– Целься! – рявкнул Алексей, смаргивая жгучий пот. – Пли!

Шесть из семи ядер попали в цель. Сносно для такого расстояния.

Он дал приказ двигаться вперед, и артиллеристы потащили тяжелые орудия по полю, путаясь ногами в густой траве, но не сбиваясь с курса.

– Стоять! Целься!

Алексей покосился на холм. Оттуда, сложив руки на груди, за ними наблюдал цесаревич. Слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, да и отвлекаться нельзя…

– Влево забираете! – крикнул Алексей расчету крайней пушки.

Оттеснил плечом артиллериста из промазавшей команды. Поправил наводку, сверившись с предполагаемой траекторией, и рявкнул: