«У моей подружки Светки бзик. просто жесть! она всегда хотела найти светик-пятицветик сирени. И вот идет она по улице, ищет его в букете. и надо же! нашла! как завопит! (какой-то мужик вытаращил на нее глаза). и сразу же проглотила его. а потом вспомнила, что забыла загадать желание. надо было видеть ее мордаху… такая вот пичалька…"

Он тяжко вздохнул. Чья-то жеребячья жизнь без прошлого и будущего с ее мимолетными зоологическими радостями, протекающая где-то в параллельном мире, без особых моральных обременений и смысла, как-то так…

А что у него? У всех, кто рядом? Мы живем в каком-то непроницаемом тумане, ваяя образ настоящего на фоне вялотекущей амнезии. У нас катастрофически нарушена целостная картина мира: и было все не так, как мы себе воображаем, поскольку память наша прихотлива и обманчива, как пассы иллюзиониста, и будет не то, что мы себе напредставляли и на что рассчитывали. И нет уже понимания, что бренчащие осколки воспоминаний нужны нам, чтобы не утратить потребность хотя бы изредка обращать свой взор к небу, не потерять окончательно точку опоры и не потеряться самим.

Он еще не решил, как ему быть с сестрой Екатериной. То ли из-за переутомления, то ли на почве недосыпа и проблем с желудком, то ли по какой-либо другой причине недолгая история его знакомства с послушницей воспринималась уже как случайный фрагмент далекого прошлого, никак не связанного с ним самим.

И снова свет монитора напомнил ему о том, что в руках у него бревноподобное весло, сам он прикован цепями к галере и дело его не рефлексировать, а грести – до изнеможения, до кровавых мозолей, до забытья, не отличимого от комы…

К исходу дня речь была готова. Созвонившись с Чалым, он попросил его зайти за ней, попутно прихватив с собой что-нибудь съестное, поскольку вынужденно сел на голодный паек.

Пресс-секретарь не отличался оригинальностью в гастрономических предпочтениях и принес с собой бумажный пакет, в котором Михайлов с ужасом обнаружил зингер, пару твистеров, две палочки куриного шашлычка и полуторалировую булылку кока-колы.

– Что-то не так? – забеспокоился Чалый.

– Нет, все в порядке.

Они вывалили содержимое пакета на стол и с жадностью подростков, основательно подсевших на фаствуд, расправились с ним. Попутно Чалый громко и пафосно читал и комментировал речь Балмазова на «Золотом пере», не забывая при этом тщательно пережевывать пищу.

– По-моему неплохо, – наконец, проговорил он с сытой отрыжкой. – Предводитель будет доволен. Ты сам-то придешь?

– А куда деваться? Там, я слышал, намечается что-то грандиозное…

– Все как положено. Халявная выпивка и закуска. Всякая шлоебень и шалупонь будет получать денежные премии от губернатора и союза журналюг. Может, и нам что-нибудь перепадет. Ладно, надо бежать к высокому начальству…

Чалый скопировал на флэшку файл с золотоперой речью, взял распечатку и пошел в управление на доклад к Балмазову.

Все срочные дела были переделаны, возвращаться домой не хотелось, больше идти было некуда, поэтому Михайлов решил почитать что-нибудь легкое и необременительное. Какой-нибудь детективчик или историю в жанре фэнтези. И тут ему на глаза снова попалась записка. Где он мог видеть этот почерк с характерными закруглениями, в котором «l» так напоминает «t»? Только при заполнении деклараций, когда старгородская делегация проходила таможенный контроль, и только на русском языке. И то вряд ли.

Добыть образец почерка? Сделать это в наш компьютерный век не так-то просто. Между человеком и текстом утвердился удобный посредник – клавиатура. Отныне у нас нет почерка – только сетчатка глаза и отпечатки пальцев. Наши сообщения информативны по содержанию и безличностны по форме. Но разница между человеком устным и письменным, как он давно заметил, такая же, как между человеком внешним и внутренним. Бывает – и довольно часто, что они совершенно не совпадают.