С Моммзенштрассе из Главного управления СС к месту происшествия выехал всего один человек – начальник «Тюркостштелле» гауптштурмфюрер Рейнгольд Ольшер. Почти до утра его «мерседес» носился по Берлинер рингу и вернулся весь облепленный грязью и травой. Водитель долго обмывал лимузин после этого путешествия и поставил его на отдых лишь в полдень. Вечером, как только стемнело, Ольшер снова отправился на кольцевую трассу. На этот раз он вернулся в полночь и машина была в довольно приличном состоянии. Сам гауптштурмфюрер немного нервничал, но, судя по мягкому тону, которым он произнес свое обычное: «Машина мне понадобится утром», настроение у капитана было хорошее и поездкой он остался доволен.

На третий день, только на третий, в Берлине появилось сообщение о побеге государственного преступника, агента английской разведывательной службы. За поимку предлагалось вознаграждение в три тысячи марок. Давались сведения о его внешности, манерах, перечислялись особые приметы. К ним, в частности, относились вьющиеся волосы, тонкая стрелка усов над припухлой верхней губой, удлиненная мочка правого уха. Не много для опознания человека, одетого в военную форму, такую обычную для тех лет. К тому же форму офицера СС. Кто станет присматриваться к обладателю знака на правой петлице кителя, сам вид которого вызывает страх у цивильного немца?

Видимо, поэтому в первую неделю после побега в полицию не поступило ни одного сигнала. Не побеспокоили дежурного и в следующие семь дней, если не считать лепета какой-то полоумной старухи, интересовавшейся, действует ли еще пункт извещения, предусматривающий выплату трех тысяч марок за обнаружение беглеца. Когда дежурный подтвердил, что действует, старуха пообещала внимательно присмотреться к одному молодому человеку, ежедневно проходящему мимо ее окон и строящему гримасы собачке, сидящей на подоконнике.

Потом вдруг стали сыпаться сигналы со всех концов Берлина. Английского агента видели у кассы метро на Данцигерштрассе, в самом центре, на коротенькой Музеумштрассе, у Гроссе Мюггельзее, где уже не действовала лодочная пристань, а только принимал случайных посетителей летний ресторан, на станции Ноекельн, по дороге в Потсдам у стойки пивного кабачка. Все торопились получить три тысячи марок или хотя бы часть этой суммы за бдительность и верность рейху. Но полиция не оплачивала верноподданнические чувства, ей требовался сам агент, человек с усиками и кудрявыми волосами. Месяц продолжался ажиотаж, затем пыл берлинцев стал спадать. Тогда появилось повторное извещение, в котором беглец назывался очень опасным преступником. Как бы между прочим сообщалось, что место, откуда он бежал, имеет секретное значение. Вознаграждение за поимку увеличивалось до пяти тысяч марок. Берлинцам это показалось лотереей без выигрыша, и они, как люди безусловно практичные, отнеслись равнодушно к новому извещению. Даже полоумная старуха не откликнулась на призыв полиции.

– Вы знали о трех тысячах марок, обещанных за выдачу Исламбека?

Словоохотливый Фельске почему-то смутился и замолчал. Нужен был совет фрау Кнехель, к ней он и обратился взглядом.

– Знали, конечно, – твердо и спокойно ответила за мужа хозяйка. – Но мы не глупы, чтобы совать голову в петлю.

– Да, зачем совать в петлю голову, когда господин гауптштурмфюрер уже накинул ее и стягивал потихоньку. – Фельске потрогал собственную шею ладонью, словно отыскивал следы веревки, когда-то заменявшей воротник.

– Три тысячи все-таки больше, чем сто марок. К тому же полиция увеличила вознаграждение до пяти тысяч…