Вод нисходящих раздробленный вес
Рушится волнами ветра на лес.
Станут ли кости мои бирюзой,
Яркой, как просинь небес пред грозой?
Слов набегающих асиндетон,
Глохнущий гром, затихающий звон
Лопнувшей лампы; осколки слюды,
Всё заглушающий шорох воды.
Небо сгустилось уже надо мной –
Станут ли кости мои бирюзой?
2005
5. Кукушкины слезки
(заплачка)
Дождик летний пролетел да заглохнул,
Путь песчаный понамок – да просохнул.
Небо синее горит облаками,
Поле желтое цветет васильками.
Дождь прошел – запричитала кукушка,
Откликаются овраг да опушка.
Как на Троицу да как на Купалу
Звонким голосом она куковала.
Только слезки у нее и остались –
Ах, куда ж ее птенцы подевались?
Подросли, из гнезд чужих улетели –
Вдалеке закуковали-запели.
«Ах я сирая, куда мне под старость –
Только слезки у меня и остались,
Да и в юны годы я сиротела,
Моя матушка сама улетела».
Травка бедная, кукушкины слезки,
В перелеске все сосна да березки.
Горько, жалобно она куковала –
Матерь Божия ее приласкала:
«Ты не плачь, не плачь, простая зегзица,
Голосок твой чист и свеж, как водица,
Не одни твои птенцы сиротливы —
Все вы сироты, покуда вы живы».
Я у поля, у опушки стояла,
Да про тот про разговор услыхала.
А во поле васильки да гвоздика,
А в лесу уж отошла земляника.
За оврагом тень полдневная ляжет –
Свежий голос мне о смерти расскажет.
Дождик летний пролетел да заглохнул,
Путь песчаный понамок – да просохнул.
2010
6. «И лето склоняется долу…»
И лето склоняется долу,
как ветви под тяжестью звёзд,
И лунные пятна по полу
Скользят вдоль паркетных борозд
О дом мой, как холодны стены,
Когда же ты так обветшал?
На зеркале звёзды вселенной
Нам август опять начертал
А воздух – холодно-тверёзый
Слезящийся, гулкий, грибной
И небо склонилось берёзой
Седеющей над головой.
2005
7. Орфей
Che farò senz’Euridice?
Свод небес, зимой затменных,
Опрозрачнился до дна.
На обители блаженных
Надвигается весна.
Цвета моря и сирени
Округленный окоем.
Как черно ложатся тени
В бархатистый глинозем!
И под небом невечерним
Согревается земля,
Постелив к стопам дочерним
Вновь расцветшие поля.
Светоносный, золотистый,
Первый баловень весны —
Вспыхнул крокус остролистый
У подножия сосны.
Сладко имя «Прозерпина».
Семицветная дуга —
Мост, от темного притина
Переброшенный в луга.
Здесь, у берегов блаженных
Жду я – вдруг уже пришли
Из пределов отдаленных
Золотые корабли?
Из пределов, где так поздно
Ноздреватый снег лежит,
Где июньский гром так грозно
И торжественно дрожит.
Дождь прольется над садами,
Что мне памятны поднесь,
Что стоят перед глазами
В поволоке слез и здесь.
И, едва блеснув, излука
Речки, вьющейся в лугах,
(О, промолвишь ли – «разлука»?)
Вновь угаснет в берегах.
Обернусь – и не узнаю
Тени, что идет за мной
Вдоль расселины, по краю,
нерешительной стопой.
Эвридика, Прозерпина –
Не успею прошептать,
Островная примет глина
Легких стоп твоих печать.
2008
8. Мы по темной дороге неслись
Мы по темной дороге неслись,
Словно искры бенгальских огней,
И смеркалась глубокая высь,
Что ни звезд зажигалось на ней.
Что ни звезд – то в долине домов
Щедрой горстью рассыпала ночь.
Чей-то тускло мерцающий кров
За холмом, уносящимся прочь.
Оттого ли на сердце темно,
И оно, чем темней, тем полней,
Что свободы нам знать не дано,
Кроме этих летучих огней?
Все быстрей мы летим и вольней,
Словно веса навек лишены.
И как горсть самоцветных камней
города за холмами видны.
Фонари, фонари, фонари…
Ночь вокруг, словно звездная новь.
И мерцает в груди до зари
Захватившая сердце любовь.
2008
9. «Понедельник, вторник…»
(сапфическая строфа)
Понедельник, вторник, среда – а после
Четверток придет с параскевой вместе,
Наступает тихий канун субботы —
И воскресенье.
Вот и выходной, а на сердце пусто;