Сзади хлопнула дверь. Вошли двое. Боец вполголоса сказал, поворачивая майора в нашу сторону:

– Там они, товарищ майор.

Громадный и медлительный, без головного убора, майор Федулов шел по коридору, слегка покачиваясь и как-то странно отфыркиваясь. Когда он приблизился, я заметил, что волосы его были мокры и прядями свисали на лоб: должно быть, боец, чтобы выстудить хмель, поливал голову майора холодной водой.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – сказал майор Федулов, виновато ухмыляясь. – Прибыли мне на смену? Давно пора, а то тут с ума сойдешь… Хотя и не москвич, а считаю ее, матушку, своей единственной, родимой… – Он потер ладонью широкое лицо и всхлипнул. – Как ты думаешь, капитан, потеснят они нас еще?

– С такими, как вы, захватят, – сказал я жестко. – Непременно. Таких раздавят.

Это разозлило Федулова, он вдруг закричал срывающимся голосом, грубо и с угрозой:

– Меня раздавят?! Меня! А чем я хуже вас? Чем? Нет, братец, меня раздавить непросто. Я не козявка, я солдат! – Дрожащими пальцами он расстегнул шинель, откинул левую полу. Пламенно сверкнули два ордена Красного Знамени. Он ударил себя в грудь. – Этим орденом за Финляндию наградили, а этим – за Ельню! Себя не жалел. И фашистов не жалел. Понял? Оскорбил ты меня, капитан.

– Где ваши люди? – спросил я, когда майор успокоился и утих, сокрушенно и с огорчением покачивая головой. Он простодушно рассмеялся и вяло махнул рукой.

– Черт их знает, где! Спартак, обеги дома, прикажи ребятам собраться во дворе…

Белобрысый боец кинулся выполнять приказание. Я спросил майора:

– А если сейчас, немедленно нужно будет решать боевую задачу, что вы станете делать?

– Не тревожьтесь, задачу решим. Я только и делаю, что жду боевой задачи. – Майор начал приходить в себя. – Эх, капитан… Фронты лопаются, как орехи, а тут – батальон… Лейтенант, – обратился он к Тропинину, – проследи, пожалуйста… Хотя постой, я сам. Проветриться не мешает… Комиссар здесь?

– Нет, – ответил Тропинин. – Сказал, что поехал домой и в случае чего явится по звонку.

– Позвони ему, попроси немедленно прибыть…

Майор ушел, а Тропинин скрылся в директорском кабинете. Я долго смотрел в окно, раздумывая о создавшемся в батальоне положении и о своей новой роли, неясной и загадочной. Я был убежден, что бойцам, предоставленным самим себе, и не так уж радостно чувствовать свободу перед лицом смертельной угрозы и их легко будет привести в норму…

Из окна было видно, как по Большой Коммунистической улице провели аэростат. Тускло отсвечивающий, рыхлый и длинный, он проплыл, точно тело кита. Из репродуктора, установленного на площади, донесся голос диктора. Я открыл окно и отчетливо различил слова: «В течение ночи с тринадцатого на четырнадцатое октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону. Наши войска вынуждены были отступить… Москва в опасности!..»

Генерал, пожалуй, сказал правду: линия обороны будет проходить в Москве…

Подошел лейтенант Тропинин.

– Комиссар сейчас приедет, – сказал он, и глаза его, близко посаженные, огромные, остановились на мне. – Сообщение Информбюро слышали?! – Оп вспомнил вчерашний тост Чертыханова. – Придется воевать на баррикадах.

– Придется, – ответил я. – Но Чертыханов сказал вчера все-таки верно. – Тропинин промолчал. – Кстати, пошлите человека в госпиталь за Чертыхановым. Я скажу адрес.

– По-моему, он у вас дома. Я видел, как он прошел по двору. Еще утром. Дежурит, вас поджидает. Я позову, если хотите…