– Алёша! – Будь её воля, повисла бы у меня на шее, но так как я выше на две головы, обняла, прижавшись ко мне, и глаза прячет. – На побывку али как?

– Насовсем, тёть Зин, насовсем! А чего это у тебя глаза на мокром месте? Случилось что?

– Так ты что же, ничегошеньки не знаешь?

– Не знаю чего?

– Ой, да что ж я, дурная баба, держу тебя во дворе? Пойдём в дом. Там всё и расскажу.

Заходим в дом. Прохладно – это хорошо, а то меня от переживаний и недосказанности в жар бросило. Присаживаюсь к столу.

– Сейчас я тебя чаем напою, с земляничным вареньем. – Тётя Зина схватилась за чайник, но что-то уж больно много суеты в её движениях. Пора с этом заканчивать.

– Тёть Зин, присядь! Подождёт чай. Ты лучше дело говори. С дедом неладно?

– Ой, с Иваном, твоя правда. – Она присаживается на табурет. – Пропал он.

– Как пропал? Когда?

– Четвёртая неделя пошла, как в тайге сгинул. Володя мой поиски организовал, да всё без толку – как в омут канул.

Не подвела, значит, чуйка, неспроста душа болела. Мысли в голове сменяли друг друга с молниеносной скоростью. Да что толку? С чего начать, где искать – вот вопрос, решать который следовало незамедлительно. Я хорошо знал деда, его привычки и предпочтения, помнил маршруты его таёжных похождений. Сомневаюсь, что в свои семьдесят семь он решил забуриться куда подальше в тайгу. Вывод напрашивался сам собой: произошло что-то непоправимое. Иначе он нашёл бы возможность подать весточку. А может, и подал, только искать её следовало не здесь, не в доме гостеприимной соседки.

– Он ключи от дома оставлял? – поинтересовался я, не увидев их на гвоздике, на котором они обычно висели в наше отсутствие.

– Оставлял. Только… – тётя Зина всплеснула руками, повертев головой в поисках ключа. – А, вспомнила! Вот память дырявая! Их же Володя брал, когда ваш дом осматривал. Наверное, забыл обратно повесить.

– Он всё так же в участковых ходит?

– А где ж ему ещё быть-то? Ты вот что, Алёша, поезжай к нему, а как воротишься, заходи, я тебя покормлю.

– Спасибо, там видно будет.

В стенах опорного пункта милиции царило уныние. Своего друга и по совместительству участкового оперуполномоченного, старшего лейтенанта милиции Володю Устименко я застал в кабинете. Он сидел, откинувшись на спинку стула, положив ноги на стол. Погрузившись с головой в думы думные, он даже не шелохнулся, когда я вошёл.

– Мать говорит, что её сыночек ноги до задницы стёр в поисках деда, а он спит на рабочем месте! Ковбой хренов!

Вздрогнув от неожиданности, Вовка вскочил на ноги.

– Лёха, твою растудыт, напугал!

– Это я по запаху понял. Здорово, дружище!

– Здорово, Рэмбо! – Обнялись. – Говорят, комиссовали тебя?

– Есть такое дело.

– Что-то серьёзное?

– Жить буду, а вот рожать и кормить грудью не смогу. Ты мне лучше про деда расскажи.

– Мать подсуетилась? – Лицо друга перекосила страдальческая гримаса.

– Охать и ахать потом будешь. Ты дело говори.

– Присаживайся, разговор долгим будет, потому как маменька моя не всё знает.

– А есть ещё что-то?

– Есть, Лёха, и я не знаю, с какой новости начать. Обе они плохие.

– Так начни с какой-нибудь, хватит ходить вокруг да около.

И рассказал он, что месяц назад дед вернулся из леса не как обычно – под вечер, а рано утром, чуть ли не с первыми петухами. Вид у него был потрёпанный, на щеке ссадина, на плаще пятна запёкшейся крови. На вопрос матери: «Что случилось?» – отмахнулся, сказав, что запнулся о корягу и упал.

– Вот ты, Лёха, деда давно не видел, так своим свежим взглядом, может, и разглядел бы изменения в его внешности, в его поведении. А я его раз в неделю стабильно вижу… видел, если дома заставал. И скажу тебе, что дядя Ваня держался бодрячком и на свои года не выглядел. Опять же, с его-то опытом хождения по лесу – и споткнуться? Да не поверю.