Здравствуй, Мать-Вода, не гневайся, не пугай, а узнай меня и прими. Я – дитя Великой Матери. Твое дитя…

Девушка вернулась на берег и чуть погодя зашла снова, прислушиваясь к своим ощущениям. На этот раз вода не показалась такой холодной. Напротив, ласково обняла ноги, обволокла белой пеной.

Любомира тряхнула головой, и волосы рассыпались по спине. В женских волосах сокрыта живительная сила, полученная от Небесных Богов и от самой Матери-Природы. И должна была эта сила обернуться благом для тех, к кому привела ее судьба.

…Позволь ступням твоим стать землей, позволь ногам твоим стать водой, позволь своему телу превратиться в воздух, позволь золотому огню войти в твои глаза и заполнить тебя всю. Будь нигде, и в то же время везде, услышь голос Великой Матери, и мир откроет тебе любящие объятия. А когда в полную силу войдешь, сможешь слышать, как малая травинка растет, как туман в далеком лесу с ветвей капает. Только храни свое сердце, свою душу, мысли свои в чистоте…

Так учили Любомиру родители.

Девушка подняла руки и словно растворилась в ярких лучах восходящего солнца.

Даждьбог на своей колеснице сменил в небе любимую жену, Утреннюю Зарю, выпустил золотых рыбок в морские волны, осыпал медными искрами длинные волосы Любомиры, теплым светом залил суровые камни. И все вокруг внезапно стало таким красивым, что девушка рассмеялась тихо и радостно, подхватила в ладони воду и подбросила сверкающие капли навстречу солнцу.

– Йоорууууунн, – ласково пропел свежий морской ветер.

– Йоооорунн, – прошелестела волна.

– Йорунн! – пронзительно крикнула чайка.

Молодая ведунья улыбнулась. Великая Мать приняла ее новое имя.

На острове просыпались с первыми лучами солнца. Рабы выгоняли из сарая коз и овец, рыбаки отправлялись в море на лодках, женщины и девушки начинали свою повседневную работу. Воины в любую погоду выходили из дружинного дома легко одетыми и босыми, по команде старшего бежали к морю, окунались в прохладную воду, выбравшись на берег, продолжали бег, потом брали в руки оружие и щиты. Молодые и малоопытные вставали против тех, кто был закален в боях, хёвдинги ради выучки или потехи устраивали поединки между собой. Самые младшие – двое мальчишек лет семи-восьми – осваивали луки и учились сражаться на палках под присмотром Ольвы. Стреляла она лучше многих хирдманнов, да и в бою могла постоять за себя, и с оружием в руках и без. Но в походы ее не брали. Говорили, мол, женщина на боевом корабле – к большой беде.

С утра в женском доме готовили на всех сытную кашу из зерен ячменя. Старики ели отдельно у себя в доме, поэтому Смэйни послала Любомиру к Унн за кашей и свежим козьим молоком. По дороге ее окликнули. Обернувшись, девушка увидела стоявшего неподалеку Асбьерна.

– Утро доброе, воевода, – приветливо поклонилась ведунья.

– Доброе. – Ярл склонил голову в ответ. Потом чуть тише добавил: – Не держи на меня зла, Йорунн. Не хотел я, чтобы все так обернулось.

– Твоей вины здесь нет, – отозвалась девушка. – А за заботу спасибо тебе, Асбьерн. Я буду просить Великую Мать, чтобы она и впредь хранила тебя… и Эйвинда конунга.

Асбьерн ничего не ответил. Но, заметив Унн, подозвал ее и сказал:

– Уинфрид, эту девушку зовут Йорунн. Прошлым летом она спасла мне жизнь.

Унн поставила на землю глиняный горшок с еще теплым молоком, подошла и крепко, по-матерински, обняла молодую ведунью.

Волчица металась по клетке. Ее раздражали незнакомые запахи, громкие голоса, а более всего то, что спрятаться от чужих глаз было некуда. Несколько раз издалека Снежка видела свою подругу-человечицу, но та, хоть и смотрела в ее сторону, близко не подходила. И волчица прекрасно знала, почему. Неподалеку, словно воин в дозоре, сидел исконный враг волчьего рода – огромный, лохматый, отвратительный пес. По разумению волчицы, если бы не он, человечица давно подошла бы к ней, поговорила, приласкала. Но предавший свободу мог броситься на ту, что любила и понимала волков, и Снежка знала, что не сможет ее защитить. Волчица коротко, зло тявкнула. Достать бы клыками несносного, оттрепать хорошенько и сбежать подальше отсюда, в густой лес, в тенистую чащу…