– Нет.

– Пойдите помочитесь. Если в моче будет кровь, скажете. Туалет за углом.

– Хорошо, – я ушел. И услышал, как за спиной начали о чем-то свирепо переговариваться Кейт и Виктор. Все-таки у них были сложные, запутанные отношения. Фрэнк при этом в разговор не встревал. Мне показалось, что Кейт несколько раз повторила, что она не доктор. Но Виктор убеждал ее, что это неважно, потому что «хи ис ол райт». Веселенькое дельце!

Но с другой стороны, представим, что Виктор привез бы меня в хоспитал. И там меня осмотрели, сказали, что все в порядке, и выписали счет. А я и так должен столько, что хоть вешайся. Кто придумал эту идиотскую пословицу: «В долгах, как в шелках?» Правильнее было бы говорить: «В долгах, как в гробу».

Я помочился. Цвет мочи меня вполне устроил. Обыкновенный цвет. Крови не было.

Тут из кабинки раздалось кряхтение, и через секунду громкий звук «пр-р-р-р-р». Плеск воды. И за ним вздох облегчения. Зажимая нос, я выбежал из туалета.

– Ну как моча? – спросила Кейт.

– Все в норме! – отчитался я.

– Я же говорил, – сказал Виктор. Девушка бросила на него убийственный взгляд – словно говоривший: ну ты и ничтожество. Не хотел бы я заслужить такой же. Тем более, что Кейт мне понравилась. Я вообще всегда любил миниатюрных блондинок с аккуратным носиком. К тому же, женщины у меня не было очень давно. В иммиграционной тюрьме я даже стал поглядывать на крупнозадых латиноамериканок, размышляя, не присунуть ли мне по случаю одной из них. Но потом передумал. Еще поймаешь какую-нибудь заразу. А тюрьма не то место – где приятно лечить венерические заболевания. Хотя процесс их заполучения наверняка приятный.

– Он так и будет голым? – спросила Кейт. – Где его одежда?

«Заботливая, – подумал я с нежностью, – даже не скажешь, что фЕминист. Похоже, Виктор на нее наговаривает».

– Нету одежды, – отрезал он. Почесал подбородок. – Ладно, это решаемо. Сейчас схожу на склад.

Он ушел, и я продолжил дёрти секшуал харразмент с Кейт.

– Говорят, ты фЕминист, – сказал я.

– Кто говорит?.. А – этот. Сам он фЕминист. Я просто не люблю, когда лапают, не спросив.

– А он тебя лапал?

– Лапал… Не твое дело, вообще. – Спохватилась Кейт. – Ты кто такой? Почему я с тобой говорю по-русски?

– Потому что ты русская, я русский, вот и по-русски, – нашелся я.

– Я не русская, – рявкнула Кейт.

«Вот те на, – подумал я. – Ни одного русского, одни татары. Не управление полиции – а Золотая орда».

– Ай эм джувиш, – гордо сказала Кейт.

– Кто? Кто? – переспросил я. – Это что за национальность такая?

– Я иудейка, – пояснила она. – Моя мама еврейка. Поэтому мы и уехали из Советского Союза, как только стало возможно. Нас там всячески притесняли.

– Не знал, что евреев у нас притесняют, – сказал я, вспомнив одного еврея-бизнесмена, с которым познакомился в ресторане, когда жил на широкую ногу, делая бизнес под покровительством дяди Дато. Тот сорил деньгами и хвастался, что может себе позволить купить все – даже яхту и самолет, если захочет…

Кейт стала раздраженной.

– Может, ты не любишь евреев? – спросила она с вызовом.

– Почему же. Очень люблю. Особенно таких симпатичных.

Кейт поморщилась.

– Если тебе неприятно, когда я говорю, что ты красивая, я могу больше этого не делать, – поспешно сказал я.

– Да говори, что хочешь, – она изобразила безразличие.

Виктор вернулся с комплектом полицейской формы.

– Старой не было, – сказал он озадаченно, – пришлось взять новую. Кэп будет в ярости, когда узнает.

Я стал поспешно облачаться в полицейскую униформу. Она пришлось мне точно в пору. Как будто шили по мерке.

– Вылитый коп, – одобрил Виктор.