Подруга ее, как всегда, сидела в первой гостиной, склонившись над своей арфой: плечи от этого ссутулились еще сильнее, и, хотя она и была еще совсем молода, во внешности ее было что-то от ведьмы: длинный нос, заостренный подбородок, неопрятные кудри обрамляют впалые щеки – верное дело, нечисть. Руки, однако, у нее были невероятно проворные, и, войдя в комнату, Луиза сразу заслушалась, пораженная, как всегда, печальной проникновенностью каждой звучащей ноты. Какие все-таки у Эллен волшебные пальцы, подумала она, как странно, что, дергая струны, она может вызволять из них такие нежные мелодии и сама забываться в звуке. Пока она играла, характер ее смягчался, и когда Эллен подняла на Луизу взгляд, в ее суровых карих глазах засквозила теплота, тонкие губы распустились в улыбке – то была уже не мрачная ведьма, колдующая над своим зельем при неверном свете очага, а молодая женщина, которая была бы очень привлекательна, улыбайся она почаще, была бы грациозна, если бы расправила спину, женщина, которая, несмотря на напускную язвительность, протянула руки навстречу подруге и поприветствовала ее горячим поцелуем.

– Мама спит, – сообщила она, бросив взгляд на кушетку перед камином. – Можем тихо поговорить прямо здесь, она не проснется. Она всегда засыпает после стакана портера, если я минут пять поиграю. У нее до сих пор только и разговоров что о венчании. У нас теперь так редко бывают гости, мы мало выезжаем; словом, любое подобное событие способно ее взволновать.

Луиза сочувственно пожала подруге руку. Она отчетливо помнила, как выглядела мадам Кларк на приеме на улице Сент-Оноре: разодетая нелепее обычного в крикливый зеленый атлас, окруженная толпой престарелых ловеласов – бывший посланник, генерал французской армии, седовласый маркиз с моноклем, опиравшийся на палку. Их громкий хохот привлек внимание других гостей, пожилой маркиз внезапно заметил это и сильно покраснел, а мадам Кларк, не обращая внимания на то, какое впечатление производит, все продолжала рассказывать – визг ливым голосом, с жутким выговором – «une petite his toire, mon cher marquis, d’une première nuit de noce»[11].

Вышло крайне неловко, все вокруг сконфуженно переглядывались.

– Я хочу рассказать тебе, что случилось на свадьбе, Эллен, – начала Луиза, немного поколебавшись, после чего, робея, пересказала, как познакомилась с Годфри Уоллесом; по мере рассказа решимость ее крепла, и в конце она с легким смущением вытащила из-за корсажа его письмо. – Видишь, – сказала она, – судя по всему, он хочет видеть меня снова, а я, право же, не знаю, как ему отказать, он выражает свои мысли так, что я…

– Известно тебе, каковы его жизненные обстоятельства? – оборвала Эллен. – В конце концов, это и есть самое важное. Вряд ли секретарь посольства зарабатывает больше трех-четырех сотен в год.

– Просто не представляю, как это выяснить, не попав в неловкое положение, – призналась Луиза.

– Но тебе необходимо об этом знать, если ты намерена продолжать знакомство, – отрезала Эллен. – Не исключено, что у него есть еще и собственный доход. Ты говоришь, он сын сэра Томаса Уоллеса из Эршира? У них наверняка есть там какие-то владения. Не смущает ли тебя перспектива переселиться в Шотландию?

– Эллен, милая, да мне ничего такого и в голову не приходило! Мы всего лишь раз виделись с мистером Уоллесом.

– Ну, если вы виделись всего один раз, выражения он в письме употребляет весьма недвусмысленные. Говорят, одно венчание всегда ведет к следующему, а вы познакомились на свадьбе у Палмелла. Если он близкий друг герцога – он ведь дал тебе это понять, да? – это само по себе служит определенной гарантией. Тем не менее я бы на твоем месте проявляла крайнюю осмотрительность. То, что он сын баронета, еще отнюдь не означает, что он богат.