Вальин молча, не двигаясь, рассматривал его узкую кисть. Перчатка была вся в рыбьей чешуе. Но браться за ладонь не хотелось по другой причине.

– Если люди приносят ему жертвы, ― тихо заговорил наконец он, ― значит, им есть за чей покой помолиться. Или кого направить на истинный путь. А если что-то не так с природой, значит, нужно подарить фруктов Вирре-Варре, а Парьяле ― жемчуга и свежих цветов. Это лучше, чем обвинять Вудэна впустую, ничего не доказав. Он может действительно разозлиться из-за наших суеверий и… трусости?

Эвин поднял брови. Несколько мгновений он словно бы всерьез обдумывал слова. Но вскоре оказалось, что это далеко не так.

– Когда ты уже повзрослеешь, ― пробормотал он, развернулся и, подхватив мешок, помчался за отцом.

Вальин встал сам и побрел за ними. Ушибленные позвонки ныли, маска все сильнее липла к лицу, а небо все ярче наливалось неприветливой, тревожной лазурью. Мысли путались: страх сменялся обидой. Но где-то за ними маячила и надежда.

Вот бы Сафира узнала, как он защищает ее храм.

Вот бы она оценила это однажды.

Вот бы она все-таки выбрала не отца, а его, Вальина, ведь недавно открывшаяся правда до сих пор казалась глупой шуткой или чем-то временным, преодолимым.

Вот бы… но в эту швэ голосок еще какого-то чувства, ранее незнакомого, шепнул Вальину тихо, вкрадчиво и печально: «Она не может не знать об этой беде, все уже знают. Так почему же ее здесь с вами нет?»

Вальин рассеянно поднял глаза. Свеча над храмовой башней медленно меркла.

Бьердэ видел, как чернолицый величественно обходит владения. Золотые глаза Эльтудинна не выражали ничего, кроме отстраненного восхищения: ни религиозного экстаза, ни мрачного торжества того, кто вырвался с жалких лесных могильников. Впрочем, Бьердэ знал: Эльтудинн ― жрец не по своей воле, это был насильный постриг за попытку стать тем, кем сын графа Аюбара Доброго ― покойного правителя Кипящей Долины ― являлся на самом деле.

И все же поведение его настораживало, Бьердэ привык к другим жрецам. Более покорным. Менее высокомерным.

– Зачем вы здесь, маар? ― Эльтудинн совершенно бесшумно оказался рядом с замершим в проходе Бьердэ. Слух резануло это «маар», ходящее в Кипящей Долине вместо «господина». В Соляном графстве так обращались только к смерти и богам. ― Захотели увидеть Храм изнутри? Я слышал, вы неравнодушны к рукотворной красоте…

Неравнодушен. Более чем. Знай старейшины, что Бьердэ не раз ходил сюда полюбоваться архитектурой, они непременно бы его осудили. Не потому, что совсем не одобряли строительство храмов темным, нет. Скорее они не хотели занимать в этом непростом вопросе никакой позиции, по крайней мере пока не станут очевидны плоды или пагубные последствия. Темный храм простоял в Ганнасе уже больше полукруга. Ничего хоть сколь-нибудь знаменательного в столице за это время не произошло. Почти. По крайней мере, стоило как можно лучше убедить себя в этом.

– Храм, несомненно, красив, но сейчас меня привело другое. Рядовая вещь, в которой я прошу вашей личной помощи.

И Бьердэ без лишних слов протянул Эльтудинну зайчонка ― рыжего, с длинными вислыми ушами. Отравленный сонным зельем, зверек даже не пошевелился, оказавшись в чужих руках. Ровно вздымались его поджарые бока, морда хранила спокойное выражение. Таких зайцев много жило в питомнике дворцового сада. Эти, в отличие от пятнистых, священными не считались, и в жертву Вудэну их приносили довольно часто. Но в храм дворцового зайца принесли в первый раз.

– Мне жаль беспокоить вас сейчас, когда вы только заступили, ― как можно ровнее продолжил Бьердэ. ― Но это жертва для графини Ширханы, она в последнее время часто видит кошмары. Впрочем, я тоже, да и многие в замке. Странная напасть.