– Немного коньяку? – поинтересовался гостеприимный хозяин, – у меня есть настоящий армянский коньяк, ещё с тех времён, – с таким смаком, аж причмокнув, соблазнил меня он, – или машина припаркованная около соседнего дома Ваша?

«Опять маленькое окошко?» – с иронией подумал я. Точно чекист. Хотя старики все крайне любопытны.

– С удовольствием выпью коньяку, несмотря на то, что это моя машина припаркована возле соседнего дома – не желая притворяться, подтвердил я.

– Сразу видно «наш человек» – усмехнулся он и побрёл на кухню.

Я уселся в кресло рядом с журнальным столиком и продолжил свой анализ касательно бывшей профессии владельца.

– И крепкий чёрный кофе? – чуть громче из-за стены добавил он.

– Не откажусь.

Пока он готовил кофе, я окончательно пришёл к выводу, что имею дело с чекистом. С настоящим чекистом ещё той формации. Я размышлял, как же могли появиться вот такие люди. Кристально чистые, честные, порядочные до глубины души, преданные до мозга костей своей стране. И даже к старости они не растеряли себя. Наверное, смена государственного строя больнее всего отразилась на них. В одночасье потерять всё во что верил. Выдержать это и сохранить все свои лучшие качества. Остаётся только восхищаться мужеством, да, да, мужеством этих людей.

– Вас, простите, как зовут? – раздался голос из кухни.

– Дмитрий.

– А по батюшки?

Ещё одно, практически забытое выражение. Хорошо, что у нас ещё сохраняются отчества.

– Александрович – чуть громче ответил я.

– Очень приятно. Пётр Иванович – представился он и продолжил, – Дмитрий Александрович, помогите мне отнести всё в гостиную.

Я поднялся, зашёл в кухню и помог перенести наш скромный фуршет в зал. Коньяк, лимон, кофе, сыр на тарелочке. Похоже, в этих вещах он разбирался превосходно.

Я долго сомневался спрашивать или нет, но после глотка коньяку осмелел:

– Пётр Иванович, простите за нескромный вопрос, Вы работали в 9-ом отделе?

Старик просто засветился от гордости.

– Вы крайне наблюдательны. Приятно общаться с таким собеседником. Да, я работал именно там и за жизнь повидал достаточно многое.

Наш разговор склонился в сторону воспоминаний его былых дней. Не знаю, снят ли гриф секретности с тех историй или нет, вероятно, да, но, не зная точно, я опущу детали нашего ностальгического разговора.

Мы проговорили до вечера и спохватились, когда сумерки украдкой наполнили гостиную привычным синеватым отливом света.

– Ну, мне пора – немного извиняясь, сказал я.

– Да, конечно. Было крайне приятно с Вами познакомиться. Заезжайте ко мне, а то меня моё одиночество немного раздражает. И тут он вспомнил причину, по которой я оказался в его мире.

– Сейчас принесу номер. Он удалился в боковую комнату.

Через минуту он вышел и протянул мне листок бумаги. На лице его блуждала еле заметная улыбка.

– Большое спасибо, – поблагодарил я, даже не удосужившись взглянуть на бумагу.

– Достаточно разборчиво написано? – произнёс он, заставляя меня всё же взглянуть на лист.

Я раскрыл листок сложенный пополам и… начал читать вслух «Ницца, Променад дэ…». На бумаге был написан только адрес. Я опешил. Не знаю, что меня дёрнуло спросить за номер телефона, толи из-за желания скрыть уже раскрытую цель моего визита в эти окрестности, толи желание получить правдивые объяснения.

– Дмитрий Александрович, я понял об истинной Вашей цели визита ещё, когда Вы остановились возле роз. Я упомянул имя Анастасии Павловны, и Вы моментально изменились в лице. В дальнейшем мои наблюдения только усиливали мою догадку. Я чту семейные традиции, но конкретный случай, исключение. Настенька очень мне напоминает мою ушедшую из жизни жену. Поэтому я отношусь к ней как к своей собственной дочери, тем более, что у нас с женой так и не было своих детей. Я видел всё это время в её глазах тоску. Она практически незаметна. Но, мне старику, была видна. Сергей Брониславович, неплохой человек, но я хотел бы видеть Настеньку счастливой. Я плохо сплю по ночам, сами понимаете старость. Так вот, последнюю неделю я слышу плачь. Её плачь. И сейчас я, похоже, догадываюсь о причинах этих слез. Мне очень больно это слышать.