Пушкин опирался в своем рассказе на «семейственные предания». Вот как завершается французский этап «немецкой» автобиографии А.П. Ганнибала: «…Заметные преимущества, которые Франция в те времена имела перед Россией, тогдашняя роскошь двора и даже климат, более благоприятный природе африканца, представляли для него столько неотразимой прелести, что он не сразу последовал вызову на север и в течение еще двух лет отговаривался то еще не полным освоением всех математических наук, то плохим состоянием здоровья, и все откладывал свое возвращение. Настоящая причина этой проволочки не могла укрыться от проницательного государя. Он написал регенту, что Ганнибала к своей службе не неволит и настоящим предоставляет ему полную свободу действовать по собственной совести и доброй воле. Герцог показал ему письмо государя. Это вновь оживило в нем признательность…»214

В своем романе Пушкин, как мы видели, сохранил основной смысл доставшегося ему документа с незначительными стилистическими изменениями. Он вошел и в пушкинский перевод биографии прадеда, и в «Начало автобиографии».

Один из самых значительных эпизодов всего романа – встреча Петра и Ибрагима: «Оставалось двадцать восемь верст до Петербурга. Пока закладывали лошадей, Ибрагим вошел в ямскую избу. <…> Ибрагим, узнав Петра, в радости к нему было бросился, но почтительно остановился. Государь приближился, обнял его и поцеловал в голову. «Я был предуведомлен о твоем приезде, – сказал Петр, – и поехал тебе навстречу. Жду тебя здесь со вчерашнего дня». Ибрагим не находил слов для изъявления своей благодарности. «Вели же, – продолжал государь, – твою повозку везти за нами; а сам садись со мною и поедем ко мне». Подали государеву коляску. Он сел с Ибрагимом, и они поскакали» (VIII, 10).

Источник у Пушкина – тот же. Сравним с ганнибаловой биографией: «Получив известие об его приближении, государь со своей супругой, императрицей Екатериной, поехал ему навстречу из Петербурга до Красного села, на 27-ю версту…»215.

Пушкин, по-видимому, провел кое-какие дополнительные поиски, их результаты отразились в тексте «Начала автобиографии»: «Тронутый Ганнибал немедленно отправился в Петербург. Государь выехал к нему навстречу и благословил образом Петра и Павла, который хранился у его сыновей, но которого я не мог уж отыскать» (XII, 312).

Обращает на себя внимание деталь с наследственной иконой. Пушкин придавал ей большое значение, раз пытался отыскать216. В «ямскую» сцену романа об арапе Пушкин икону не включил (равно как и императрицу Екатерину). Но если жена Петра вскоре встречает Ибрагима на пороге своего дворца, то в предпоследней, шестой главе – в светелке боярской дочери «тихо теплилась лампада перед стеклянным кивотом, в коем блистали золотые и серебряные оклады наследственных икон»217 (VIII, 29).

Вернемся, однако, в ямскую избу. Биограф Ганнибала Г.А. Леец всю сцену решительно опровергает: «В действительности ничего этого не было. И не могло быть по той причине, что Петр 1 находился с 18 декабря 1722 года по 23 февраля 1723 года в Москве. В Москву и прибыл из Франции 27 января 1723 года князь В.Л. Долгорукий вместе с Абрамом»218.

Другой историк менее категоричен: «Подробности о встрече, сохраненные не только преданием, но и образом Петра и Павла, которым царь будто бы благословил крестника, – все это требует осторожной критики. Вполне вероятно, что встреча возле Москвы позже слилась в памяти с другой, петербургской встречей; особая честь, оказанная офицеру, объясняется скорее всего тем, что Абрам Петрович ехал вместе с послом Долгоруким, а царь встречал все посольство. Весьма довольный Долгоруким (а также другим дипломатом, только что прибывшим из Берлина, – Головкиным), Петр велел им обоим в назначенный день одновременно приехать в Петербург и выехал им навстречу за несколько верст от города в богатой карете, в сопровождении отряда гвардии. Вероятно, часть почестей относилась и к Абраму Петровичу; общая же экспозиция семейного предания, как видим, сходится с историческим описанием: царь выезжает из города, встречает любимцев с особым уважением, награждает и пр.»