Для «Царского арапа» Пушкин тоже тщательно подобрал эпиграфы, выписал их на отдельном листе. Только к двум главам – первой и четвертой – автор сам определил эпиграфы, а остальные условно соотнесли по главам редакторы посмертных изданий. Они же предположительно выделили и общий эпиграф к роману – языковскую строчку – «Железной волею Петра преображенная Россия».

До сих пор – в отсутствие ясно выраженной авторской воли – правомерность подбора эпиграфов к главам романа оспаривается многими исследователями. И хотя в популярных изданиях пушкинской прозы эпиграфы как ни в чем не бывало красуются перед каждой главой, в научных собраниях сочинений Пушкина присутствуют только два, выбранные самим автором: «Я в Париже: // Я начал жить, а не дышать. (Дмитриев. Журнал путешественника)» – перед первой главой и строки из «Руслана и Людмилы» («Не скоро ели предки наши…») – перед четвертой.

Виктор Шкловский в «Заметках о прозе Пушкина» высказал предположение, что языковский эпиграф должен был относиться не ко всему роману, а только к пятой главе191. Выписанная Пушкиным цитата из Баратынского («Уж стол накрыт, уж он рядами // несчетных блюд отягощен…») первоначально, по мнению Шкловского, предназначалась в качестве эпиграфа к четвертой главе («Обед у русского боярина»), но затем была заменена словами из «Руслана и Людмилы». (Нельзя, правда, исключать, что эпиграф из Баратынского был предназначен к ненаписанной главе о свадебном пире!) Шкловский также считает, что первый эпиграф пушкинского списка («Я тебе жену добуду // Иль я мельником не буду») дает несколько ироническую характеристику настойчивости Петра в сватовстве. Далее В.Шкловский пытается при помощи эпиграфов реконструировать возможное развитие сюжета романа: «Два последних эпиграфа особенно любопытны.

Предпоследний эпиграф – это след главы, в которой должно было быть изображено колебание невесты.

Последний эпиграф мог предшествовать главе, в которой любовь Ганнибала сменялась бы жаждой славы»193.

Значение эпиграфа в пушкинской поэтике давно замечено.

В.Шкловский, произвольно трактуя последовательность эпиграфов к «Царскому арапу», по-своему прав: раз уж не сохранился авторский план романа, то почему бы не попробовать проследить этот план по списку эпиграфов?

И здесь мы вплотную подходим к важнейшему вопросу, связанному с «Царским арапом»: как должен был заканчиваться роман?

Ты мне советуешь, Плетнев любезный,

Оставленный роман мой продолжать…

А. С. Пушкин

Исследователь прозы Пушкина, Н.Н. Петрунина права, когда пишет, что «невозможно предугадать конкретных путей движения творческой мысли Пушкина, характера художественных его свершений, так как каждый шаг вперед сопровождался у Пушкина-прозаика новыми творческими открытиями, имевшими принципиальное значение для будущего всей русской прозы»194.

Предугадать действительно невозможно. Но попытаться проследить направления этой творческой мысли, увидеть ориентиры, самим поэтом расставленные, – его «зарубки» и «сигнальные огни» – можно и должно.

Роман был оставлен, прерван в самом зените. Но Петровская эпоха продолжала будоражить воображение художника, возникшие вопросы настоятельно требовали ответа. Пушкин все больше и больше погружался в исторический материал, пропускал его через себя, познавал свой XVIII век. «Об этом веке он заботливо собирал сведения и знал много, – отметил историк В.О. Ключевский. – Он мог рассказать о нем гораздо больше того, что занес в свои записки, заметки, анекдоты и т. п.»