Интересно, что институт «придворных арапов» сохранился в России до последнего дня царствования дома Романовых. В дневнике французского посла в Петрограде Мориса Жоржа Палеолога имеется следующая запись, датируемая 13 марта 1917 года: «…У Летнего сада я встречаю одного из эфиопов, которые караулили у двери императора, и который столько раз вводил меня в кабинет к императору. Милый негр тоже надел цивильное платье, и вид у него жалкий. Мы проходим вместе шагов двадцать; у него слезы на глазах. Я говорю ему несколько слов утешения и пожимаю ему руку. В то время как он удаляется, я следую за ним отчаянным взглядом. В этом падении целой политической и социальной системы он представляет для меня былую царскую пышность, живописный и великолепный церемониал, установленный некогда Елизаветой и Екатериной Великой, все обаяние, которое вызывали эти слова, отныне ничего не означающие: «русский Двор»…

Со второй половины XVIII века восточная, в том числе «арапская», тема прочно вошла в литературный и культурный быт обеих русских столиц. Африканская экзотика становилась модой, распространенным орнаментом во многих произведениях изобразительного и декоративно-прикладного искусства того времени, как привозимых из-за рубежа, так и принадлежавших кисти и резцу отечественных художников и скульпторов. Они украшали «арапский» зал Эрмитажа, гостиные и кабинеты многих дворцов Петербурга и Москвы. Вспомним, например, выставленный в Третьяковской галерее известный конный портрет императрицы Елизаветы Петровны с арапчонком работы Г.-Х. Гроота (1743). Примерно к тому же времени относится серия чрезвычайно выразительных фигур «Негры», изготовленных на императорском фарфоровом заводе в Петербурге (ныне хранятся в Русском музее). Назовем также портрет Екатерины I с арапчонком работы Ивана Адольского, скульптуру Б.К. Растрелли «Анна Иоанновна с арапчонком». В этом же ряду стоит и миниатюра на золотой табакерке: женщина в легкой одежде, повергающая темного воина-галла. (Эта табакерка была подарена Петром Первым А.П. Ганнибалу и хранилась в семье его потомков до 1918 года100.)

Традиции эти были живы в пушкинское время в среде русского дворянства. «От скуки я взяла с собой арапку-девку да собачку», – говорит старая московская барыня Хлестова в грибоедовской комедии «Горе от ума». Она же дает портрет своей черной невольницы:

Ну, Софьюшка, мой друг,
Какая у меня арапка для услуг:
Курчавая! горбом лопатки!
Сердитая! все кошачьи ухватки!
Да как черна! Да как страшна!
Ведь создал же Господь такое племя!
Чорт сущий101

Между прочим, арапка-девка попала в Россию из Африки тем же «маршрутом», что и маленький арап Ибрагим. Об этом свидетельствуют слова Хлестовой:

Представь: их как зверей выводят напоказ…
Я слышала, там… город есть турецкий…
А знаешь ли, кто мне припас? —
Антон Антоныч Загорецкий.

Попутно выясняется, что Загорецкий «двоих арáпченков на ярмонке достал».

Рассказывая о Москве своего детства (в «Путешествии из Москвы в Петербург», 1833–1835 гг.), Пушкин вспоминает богатого чудака, который «на запятки четырехместных саней поставит человек пять арапов, егерей и скороходов и цугом тащится по летней мостовой» (XI, 246).

Однажды в письме к П.А. Вяземскому Пушкин дал настоящую словарную справку, уточняющую различие в употреблении слов «араб» и «арап»: «Араб (женского р. не имеет), житель или уроженец Аравии, аравитянин. Караван был разграблен степными арабами. Арап, женск. арапка, так обыкновенно называют негров и мулатов. Дворцовые арапы, негры, служащие во дворце. Он выезжает с тремя нарядными арапами…» (XVI, 208).