Это напоминает уже цитированные слова Бернхарда Райха, сказавшего, что Брехт выражал свои взгляды категорично, используя парадоксальные формулировки и не спорил, а «отметал» возражения>121. Фриц Штернберг так описывал склонность Брехта к тому, что Беньямин позднее называл «провокационными уловками»:
В ходе таких споров Брехт показывал незаурядное мастерство или, скорее, свой драматургический талант. Уже в более ранних спорах с Дёблином, Пискатором, Фейхтвангером, Георгом Гроссом и Эрихом Энгелем Брехт уже высказывал крайние взгляды, произносил очень острые, агрессивные фразы. В таких случаях его манера речи сильно отличалась от разговоров наедине. Когда я спросил об этом Брехта, он сказал, что его речи в присутствии от четырех до десяти слушателей выражают его собственную точку зрения не более, чем речи персонажей его пьес. Он высказывает острые замечания, чтобы спровоцировать собеседников, заставить их высказаться, сделать разговор более драматичным. И правда, зачастую так и происходило: после таких споров мы узнавали о людях больше, чем прежде>122.
Сам Брехт описывал свой «дар» в заметке, сделанной около 1930 года, как «настоящее мышление»: «Он мыслит в чужих умах, а его головой думают другие»>123. В 1932 году Беньямин использовал это выражение, несомненно почерпнутое в одном из разговоров, в рецензии на сборник эссе Курта Хиллера «Прыжок к свету» [Der Sprung ins Helle]: решающим является «не индивидуальное мышление, а как однажды сказал Брехт, искусство мыслить в умах других людей»50.
Вот ещё один пример развития темы и внутреннего родства позиций Брехта и Беньямина. В разговоре 8 июня 1931 года они обсуждали разные формы жилища. Этот разговор перекликается со своеобразным диалогом текстов Беньямина и Брехта, в которых жильё и жилище играют социальную, а также эстетически-дизайнерскую роль>124. Художественно-политический аспект этого диалога связан с проблемами, ставившимися теоретиками и практиками новой архитектуры 51. Беньямин заявил в статье о Хесселе 1929 года:
…культ жилья в старом смысле, с ключевым мотивом уюта и безопасности, теперь окончательно разрушен. Гидион, Мендельсон и Корбюзье превращают человеческое жилье в пространство, пронизываемое всеми мыслимыми силами и волнами света и воздуха>125.
Обсуждая свою «излюбленную тему», жилищё>126, Беньямин раз за разом обращается к словам Брехта из «Хрестоматии для жителей городов»: «Сотри следы!». В мае 1931 года Беньямин сделал в своем дневнике следующие записи в связи с разговором с Эгоном Виссингом: «оставление следов – это не просто привычка, но первичный феномен любых привычек, связанных с проживанием»>127. Эта фраза возвращается в наброске Беньямина «Жить, не оставляя следов»