Они немного поплавали, причем выяснилось, что плавает Челита, как русалка, а потом оделись и поднялись на фуникулере к колоссальной статуе Христа. День прошел просто сказочно и завершился совместным ужином при свечах в крохотном парковом ресторанчике. Потом как-то совершенно естественно они оказались в Мишином номере.

Агент похоронной фирмы ни единым движением профессионально печального лица не выказал удивления по поводу того, что Миша опоздал на церемонию, что под глазами у него синяки и что он заявился на кладбище с девушкой. Вся церемония свелась к тому, что клерк погрузил ларец в неглубокую нишу, а рабочий накрыл его плитой, предварительно выдавив из тюбика на обод какую-то серую субстанцию. Потом Миша точно по инструкции сделал четыре снимка: захоронение крупным планом, оно же в окружении других могил, панорама кладбища и его входные ворота с названием. Потом подписал какие-то бумаги, составленные на португальском языке. Дело было сделано. Карман раскаленным железом оттягивал обратный билет.

– Я не поеду в аэропорт, это будет слишком печально, – сказала Челита.

Она не плакала, даже улыбалась, но так закусила нижнюю губу, что на ней выступила капелька крови. Миша, как вампир, осторожно ее слизнул.

– В Торонто тоже есть прекрасный университет, почему бы тебе не продолжить образование в Канаде? – спросил он.

– Это дорого. А по обмену меня не возьмут, у меня успеваемость неважная. Тренировки много времени отнимают. Если только попасть на какие-нибудь международные соревнования…

Миша уже знал, что Челита серьезно занимается художественной гимнастикой и даже входит в студенческую сборную города. Если честно, то он от нее совершенно, ошалел (в русском языке есть более точное слово, но редактор наверняка попросит его выбросить). А нью-йоркская Лариска напрочь вылетела у него, из головы.

– Я обязательно вернусь! Обязательно!

– Только не так, как твой дядя, – пошутила Челита.

Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых мыслей о случившемся с ним в Рио-де-Жанейро, Миша попробовал читать в самолете второй детектив Б. Акунина под названием «Турецкий гамбит», но не смог одолеть даже первую страницу. Вместо этого он снова и снова просматривал на маленьком экранчике своей цифровой фотокамеры сделанные им снимки Челиты, пока батарейка не села и экран не погас.

«Дядя Лёва был, конечно, жуткий жмот, но не дурак», – впервые с уважением подумал Миша о покойном.

Воркоголик (workaholic) – трудоголик, одержимый работой, короче – псих, но псих хороший, положительный.

Нет такого слова в русском языке, потому что соответствующего понятия тоже нет. Как-то не сформировала его родная культура. Тем не менее такие люди среди наших соотечественников наличествуют. И в немалом числе!

Кандидат физико-математических наук Карен Григорян знал несколько языков и играл на скрипке, как Альберт Эйнштейн. "А Гимн Советского Союза сыграть можешь?" – спросил его сокурсник еще в лагере, где они проходили стажировку от военной кафедры. Карен сыграл. Собравшиеся вокруг студенты в солдатской форме покатывались со смеху. "А тревогу?". Карен сыграл тревогу. На необычные звуки пришел капитан, командир их роты. "А подъем?". Карен вдохновенно исполнил подъем. "Будете играть подъем каждое утро!" – не то приказал, не то пошутил капитан. И целый месяц рота поднималась под скрипичные переливы, что придало неповторимый интеллигентский оттенок всей их недолгой военной службе.

После аспирантуры и защиты диссертации Карен стал преподавателем кафедры прикладной математики одного из ленинградских вузов. Осенью вместе со студентами ездил в подшефный колхоз убирать картошку и прямо на поле играл на скрипке «Цыганские напевы» Пабло Сарасате. Молодежь его любила, но в голове Карена бродили бунтарские замыслы. Империя агонизировала, надвигалась разруха. Приходилось заниматься чем угодно, но только не любимым делом – разработкой новых концепций программирования. И когда убогое нищенское бытие окончательно определило сознание молодого ученого, он уехал в Израиль, благо папа-еврей подарил ему такое законное право.