Казак только улыбнулся и продолжил горячо шептать, теперь Волку на ухо.

– Вот о том я и говорю. Много с кем я хотел поделиться, чему меня разумный Джон научил, но не имею его красноречия, а народ у нас упрямый. Хоть с тобой выговорился, а и ты – не человек, полчеловека. Ничего, утвердится и у нас ученость! Так вот, отхожу я ко сну, понявши, что Бога нет, и тут меня взял леденящий холод. Жил я, ходил под ласковым солнышком, под чистым небушком, а где теперь оказался? Лежу на полатях, а кругом меня – холодная пустыня; пустыня растет, надвигается на меня. Чему теперь верить? Есть что живое, не лживое? А у самого кровь стынет в жилах. Назавтра проснулся, гляжу по сторонам – весь мир холодный, черный, пустой. Надел сапоги, выхожу на улицу, а там каждая вещь зло усмехается надо мной. Смотрю, к примеру, на яблоньку, а она словно без сердцевины. На что ни гляну, из всего что-то вынули, все стало… неглубоким, как бы скользким. На завтрак я кушал вареные яйца; беру яичко, чищу от скорлупы, а оно будто рассыпается у меня в руках. Без Бога ничто его не держит вместе: так и вижу, как оно распадается на множество крупинок, хотя вот оно – в руке, беленькое. Ты меня не поймешь.

– Я видел это, – прошептал Волк, помогая доверчиво глядевшему на него немому взобраться на лошадь. – Я тоже видел разорванный мир.

Не заметив слова юноши, Устин продолжил говорить, и даже возобновившаяся бешеная скачка не заставила его замолчать. Лошади пощипали траву, передохнули немного, и отряд Буткова снова гнал их беспощадно. Конец пути приближался; что будет дальше, Волк не думал.

– Просидел я, парнище, полдня на лавке понурив голову. Чувствую, не осталось для меня на грешной земле радости. Что будет завтра? – обман. Пошел даже в церкву – думаю, погляжу на святые иконы, может, хоть там увижу живое сердце, которое из всех вещей ушло. Но нет, и там вижу не образа, а малеванные краской доски. Что сталось у меня с глазами? Как встретил вновь англичанина, заговорил с ним прямо. Смерть у меня на уме, премудрый змий, но уж не твоя, а моя. Ты мне разъяснил, что из ничего я пришел и в никуда уйду – чего теперь под солнцем копошиться?

Улыбнулся мне Джон, ласково так. Ты потерял только старушечьи сказки, не больше, – говорит. Найди себе какое хочешь дело, будь сам свой хозяин.

Что же мне делать хорошего? – спрашиваю.

Задумался Джон. Отвечает: а что тебе радость дает. Делай, что пожелаешь, целый свет перед тобой. Посмертного суда не будет, заботься потому про день сей.

Смеясь, ушел я от него, и началась для меня новая жизнь – игра. Видишь, как далеко я зашел, ища себе забавы?

Ночью отряд снова почти не сомкнул глаз. Назавтра к полудню они наконец добрались до цели. Тайник располагался в овраге таким образом, что растущие на склонах кусты можжевельника прикрывали собой вход. За узким проходом скрывалась обширная пещера. Войдя внутрь, в темноту, Волк впервые осознал, что совсем недавно был на волосок от сурового приговора, а теперь оказался в незнакомом месте наедине с людьми, которым не следовало доверять. Волнение прошло, и навалилась усталость. Весь проделанный путь показался бредом, сновидением. Он прикрыл глаза и сразу уснул, будучи почти уверен, что проснется в застенке, в ожидании суда.

– Горазд ты спать, парнище!

При свете горящих лучин Волк увидел, что тайное место Буткова и его товарищей было не просто нерукотворным подземным пространством: его укрепили деревянными подпорами, досками устелили пол. Получилась не пещера, а маленькая крепость, обустроенная с прицелом на будущее. Здесь хранился запас пороха, и провиант, и даже хмельное питье.