Последним, но самым важным делом было разведение огня, но Чаян смог приступить к нему только тогда, когда солнце стало клониться к закату. Нити, выдернутые из подола домотканой рубахи, были сплетены в шнурок, после чего изготовить лучок для добычи огня трением не представляло никаких особенных сложностей. Гибкая ветка орешника, обломок сухого сука, много лет провалявшийся на поляне, и сухая, прямая и тонкая палочка, которую княжич дополнительно подстрогал ножом. Когда инструменты были готовы, солнце почти село, и юноша был вынужден действовать быстро, но без суеты – ибо она замедляет, а не ускоряет работу.

Наконец все готово: тончайшая стружка настругана, пух кипрея и сухая труха собраны, углубление в суке, в которое будет вставляться вращающаяся палочка, вырезано – и вот Чаян берется за свой лучок. Дело это для него привычное – сколько раз, убегая удить карасей, он вот так разводил себе костер, только лучок и все необходимое тогда не надо было изготовлять на месте, а не возбранялось брать из отцовского дома. Двигая лучок туда-сюда, Чаян внимательно наблюдал, как из углубления, в котором вращалась палочка, поднялась тонкая струйка дыма, а потом затеплился первый уголек будущего костра. Дальше было уже относительно просто. Уголек был раздут до первого язычка огня, этот язычок был накормлен сперва пухом кипрея, потом мелкими стружками, потом тонкими палками, потом крупными сухими ветками сосны, которые княжич заранее натащил к будущему костру… И когда на поляне окончательно стемнело, Чаян уже сидел перед небольшим уютным костерком и кормил его толстыми смолистыми ветками. Огонь – лучший друг одинокого человека в ночном лесу.

По ночам лес начинал жить своей, тайной и непостижимой жизнью. Он наполнялся зловещими звуками; казалось, что вокруг шастают существа из древних сказаний – упыри, лешие, различные духи. Со стороны болот веяло гниловатой сыростью. Из темной чащи доносились вскрики, хохот, посвистывание, визг или плач, от которых леденела душа. Но не пристало будущим воинам бояться нечистой силы. От нее защищали амулеты, и исчадия не могли подойди близко, стараясь напугать издалека в расчете на то, что кто-нибудь малодушный поддастся страху – и тогда овладеют они душой его и похитят разум, и никогда уж не стать ему храбрым витязем…

Чуток был сон молодого княжича, когда коротал он ночи в своем жилище. Какая-то часть его всегда пребывала в бодрствовании, и стоило появиться у шалаша чему-то подозрительному, как юноша тут же вскакивал на ноги и выходил наружу с ножом в руке. Но обычно нарушителями покоя оказывались одинокая лисица или шакал, иногда прибегали любопытные куницы, норовя поживиться чем-нибудь у человеческого жилища. Чаще всего в таких случаях, подбросив в костер сухих веток и пробормотав слова короткой молитвы Яхору, Чаян уходил в свой шалаш досматривать сны, но иногда он оставался сидеть у костра, невидящим взором вглядываясь в рдеющие угли и пляшущие языки огня. Он много думал. Часто, притушив костер, смотрел на звездное небо, и тогда непривычное волнение охватывало все существо; казалось, оттуда, из бездонной глубины, кто-то зовет его…

Днем княжич бродил по окрестностям, наблюдая за жизнью леса, такого приветливого и уютного в это время суток, полного занимательных вещей. Скакали по ветвям юркие белки, сороки и синицы оживленно переговаривались в пышных кронах, где они гнездовались. Иногда пробегал серый заяц или торопливо прошмыгивал еж. Россыпи грибов встречались на пути юноши, сочные лесные ягоды манящими гроздьями висели на низких кустиках. Как приятно было нарвать их целую пригоршню и, отправив в рот, слегка придавливать языком, чувствуя, как вытекает из них сладкий сок, напоенный ароматами леса, солнца, дождя…