Ауз-Туглун был при смерти; как говорили в степи – «одной ногой в жемчужной обители». Он лежал на своем ложе – иссохший и бледный, словно мумия, и грудь его тяжело вздымалась со свистом и хрипами.

В шатер не дозволялось заходить посторонним. А из самых близких людей у архуна были лишь его внучка и реуб (глава войска, правая рука правителя) Ину-Бех. И именно этот чернобородый воин со шрамами на лице сидел сейчас рядом с умирающим, выражая всей своей позой мрачное благолепие. Его глаза – пронзительные, словно острия кинжалов – скользнули по Альбизар с некоторой долей упрека. Но она старалась не смотреть на реуба.

– Кея-дулу! – причитала она. – Кея-дулу, не умирай! О великий Оудэ, не забирай душу моего дедушки!

Как ни старалась Альбизар, взгляд ее все время сталкивался с глазами Ину-Беха, следящими за ней с каким-то леденящим вниманием. И от этого девушке становилось неуютно.

– Зари-оянэ… – еле слышно прошелестел голос старика.

– Что, кея-дулу? – Она наклонилась к нему поближе.

Слова с трудом вырывались из горла умирающего архуна:

– Обещай мне… Что продолжишь наш род…

– Обещаю, кея-дулу!

– Что выйдешь замуж… За моего… реуба… за Ину-Беха…

– Дедушка, ты не умрешь…

– Обещай… тогда я уйду спокойно… – Голос старика затихал.

– Я обещаю, кея-дулу… – произнесла сквозь рыдания Альбизар.

Лицо архуна разгладилось – теперь на нем явственно читалось облегчение и умиротворение.

– Благословляю… вас… Пред Великим Оудэ…

Последние слова повисли в воздухе, словно нить паутины; грудь Ауз-Туглуна приподнялась последний раз – и душа его навсегда улетела в жемчужную обитель…

Князь Имаш мерил шагами горницу. Он думал. В эти моменты никто не осмеливался беспокоить его, да и пусто было сейчас в тереме. С улицы доносились крики ребятишек, увлеченных веселой игрой. Стояла весенняя страда. С утра до ночи взрослые работали в поле, и потому, кроме ребятишек да стариков, в селении днем никого не оставалось.

С тех пор, как сын его вернулся из леса и принял Посвящение, прошло четыре года… Молодой княжич возмужал, превратившись в высокого и стройного, плечистого парня. Он так хорошо овладел боевым искусством, что в округе не было ему равных в ратном деле. Теперь старый князь не сомневался, что его сын сможет дать отпор любому врагу. Самому Имашу было уже пятьдесят девять лет и годы давали о себе знать – потому прошлой весной он объявил Ланко своим преемником; а это означало, что теперь именно его сын будет стоять во главе дружины и защищать поселение от врагов. Новость эту Пеяросль встретил радостью и ликованием, так как все любили молодого княжича. Но только один князь знал, что его сын не совсем обычный, так как с детства он приводил отца в замешательство своими вопросами и умозаключениями. Да только не говорил Имаш о том никому, боясь, как бы не сочли мальчика за юродивого. Крепко помнил он, что наказывала ему лесная ведунья… И потому не торопился он с ответами, желая, чтобы сын искал их самостоятельно, проникая в суть вещей своим пытливым умом.

Также не забывал старый князь о необыкновенных способностях своего отпрыска, которые так или иначе проявлялись в нем, заставляя видящих это замирать в изумлении. Стоило юноше выйти на улицу и, вытянув руку, тихонько свистнуть – как птицы слетались к нему, безбоязненно садились на руку; а он, смеясь, кормил их с ладони зерном. Пчелы и змеи не кусали его, а собаки замолкали при его приближении и начинали миролюбиво помахивать хвостами. Он всегда знал, какая будет погода и хороший ли родится урожай. Но охоте он никогда не промахивался и всегда возвращался с богатой добычей. Воистину был он любимцем богов, и люди почтительно шептались, что неспроста великий Род послал князю столь дивного наследника – и удалого, и пригожего, и разумного. Говорили они, что, видно, грядет напасть какая-то на земли венедские, и суждено защищать их могучему богатырю – Ланизбору, сыну Имаша, князя Пеяросльского…