– Ну, чего вылупился? – рявкнул Зиновьев. – Не узнаёшь, что ли?
– Я сейчас милицию вызову, – наконец пришёл в себя Алексей.
Услышав слово «милиция», Арсен с угрожающим видом попёр на Алексея, но Зиновьев остановил того рукой.
– Кого, кого ты вызовешь? – с презрением произнёс он. – Нет, я не расслышал… милицию? Да ты на себя посмотри! Сидишь тут бухой, проституток в номер водишь… какая тебе, на хрен, милиция? Это мы тебя туда можем запросто сдать, если захотим… думаешь, мудак на ресепшене не подтвердит, что ты тут нарушал общественный порядок и морально разлагался?
К этому времени Алексей уже успел немного прийти в себя и подумал, что, скорее всего, Зиновьев прав. Вызов милиции человеком, находящимся, во-первых, в другом городе и, во-вторых, в состоянии, пусть лёгкого, но всё же опьянения, ни к чему хорошему для этого человека не приведёт.
– Чего вам от меня надо? – сказал Алексей. – И как… как вы меня нашли?
– Он ещё, б…., спрашивает! – Зиновьев хлопнул себя ладонями по коленкам. – А кто в фейсбуке фотки выложил с видом из окна гостиницы, а? Да ещё подписал: «смотрю на Чернышевского и думаю: «Что делать?» Тупее себе ничего и представить-то нельзя… девочка, застрявшая в сети…
Алексей почувствовал себя полным идиотом и от стыда отвёл взгляд в сторону.
«Действительно, какого хера я выложил эти фотографии в сеть? – подумал он. – И, главное, даже мысли не возникло о последствиях! Дебил, грёбаный…»
– Так с этим вопросом, вроде бы разобрались, – продолжил Зиновьев, – теперь о том, что нам от тебя нужно.
Он отодвинул от письменного стола якобы «пушкинский» стул и с грохотом поставил его напротив Алексея.
– А нужно нам от тебя всего ничего, – медленно проговорил он, садясь на стул, – чтобы ты нам добровольно, в порядке трудовой дисциплины отдал то, что тут нарыл.
– Чего? Нарыл? – изображая полное непонимание, отозвался Алексей.
Зиновьев, угрожающе скривился.
– Ты мне тут дуру только не включай, лады? Колись, куда ездил и чего там надыбал?
– Да никуда я не ездил! – крикнул Алексей.
Теперь лицо Зиновьева выражало смертельную усталость и невероятное отвращение к тому, что было у него перед глазами. А перед его глазами был впечатанный в кресло Алексей.
Конец ознакомительного фрагмента.