– Что ты там бормочешь? – отозвалась бабушка. – Не слышу ничего, громче говори!

Аня бросила взгляд на Алексея, тяжело вздохнула и смешной походкой ушлёпала из комнаты.

– Гость к тебе из Москвы приехал! – через секунду услышал Алексей её голос. – Поговорить хочет!

– О чём поговорить-то? – заблеяла старуха. – Про дом, что ли?

– Нет, не про дом! Он тебе вопросы какие-то хочет задать!

– Какие вопросы, господи?

– Откуда ж я знаю, какие! Сейчас сам придёт и задаст!

– Как это сам? Он что, здесь, что ли?

С восклицанием: «О, господи!» Аня появилась в дверном проёме и буквально потащила за собой притихшего Алексея.

– Ну, пойдём, чего стоишь! Только не пугай бабулю, она у нас и так всего боится. И говори погромче!

Алексей послушно прошёл за ней сквозь ещё одну комнату, раньше служившую, скорее всего, гостиной, и упёрся в небольшой закуток, из которого доносился характерный старческий запах. Стараясь дышать ртом, Алексей прошёл внутрь.

– Здравствуйте, Алевтина Тимофеевна! – сказал так, как его учили здороваться со старшими по званию на военной кафедре, но этого оказалось недостаточно.

Старуха, которая полулежала, полусидела на древней по виду кровати, ничегошеньки не услышала. Морщины на её лице собрались в недвусмысленную гримасу. Старуха нашла глазами правнучку и истово завопила:

– Аня, чего он говорит? Не слышу ничего!

Он с тобой здоровается, бабуль, – заорала Аня той прямо в ухо, – здоровья желает!

– А-а! Спроси, что ему нужно?

Алексей понял, что никакого разговора у него с тугоухой долгожительницей не получится и поэтому решил перейти сразу к делу. Он достал из сумки копию той самой семейной фотографии, где его прабабушка держала в руках искомого слонёнка, и с улыбкой протянул фото старухе.

– Вот, посмотрите! – крикнул он, не особо надеясь, что его услышат.

Так и вышло – старуха, не понимая, что от неё хотят, вновь позвала на помощь правнучку.

– Аня, что это? Не вижу ничего! Аня, очки мои принеси!

Аня выбежала из комнатки и через секунду появилась снова с устрашающей толщины очками в руках. Затем ловко водрузила их прабабушке на нос.

– Вот, смотри! – закричала она. – Тут люди какие-то на фотографии!

Лицо старухи начало преображаться. Морщины на нём, словно волны, расступились, затем сошлись обратно, глаза увеличились в размере, и одновременно с этим пришла в хаотическое движение нижняя челюсть.

«Узнала!» – подумал Алексей, с Аниного разрешения подошёл ближе к кровати, присел на корточки и крикнул:

– Алевтина Тимофеевна, вы помните этих людей?

С минуту или более Алевтина Тимофеевна всматривалась в фотографию. Алексей уже успел потерять всякую надежду получить хоть какой-нибудь ответ, когда скрюченный артритом палец ткнул в изображение Алексеевой прабабушки.

– Тонька Силаева это, – почти нормальным голосом сообщила старуха, – а это мать её, тётя Саша, кажется… жили у нас здесь опосля гражданской года эдак два-три… остальных не знаю… а ты сам-то кто?

– Я её правнук! – чувствуя, как колотится сердце, сказал Алексей. – Антонины Георгиевны Силаевой правнук я!

По выражению бледно серых, увеличенных линзами глаз, Алексей понял, что, его, наконец, услышали.

– Тонькин правнук? – пропели старушечьи губы.

Алексей кивнул.

– А Тонька-то сама жива?

На этот раз Алексей помотал головой отрицательно.

– Умерла в девяносто восьмом! – крикнул он.

– Сколько ж ей было?

Девяносто два!

Лицо старухи скривилось в жуткой ухмылке.

– Значит, пережила я её… всех я пережила…

Алексей сделал над собой усилие, чтобы не показать, насколько неприятно ему это слышать, и продолжил допрос:

– От них какие-нибудь вещи остались?