Сердце учащенно забилось, молотом застучало в груди. Тряпка все еще была у нее во рту. Дженни попыталась ее выплюнуть, но не смогла. Ее щиколотки и запястья были надежно связаны. Перед ее мысленным взором замелькали жуткой чередой фотографии с мест преступления.

«Меня изнасилуют», – подумала она, и ее пробрала дрожь при воспоминании об этой ухмыляющейся клоунской маске. Но… если бы ее собирались изнасиловать, то не стали бы связывать таким образом. Это было незаконное проникновение в жилище, и она попала прямо в лапы к преступнику.

Незаконное проникновение в жилище.

«Может быть, ему нужны только деньги, – подумала она. – Может быть, ему нужны только драгоценности. Он возьмет все, что ему удастся найти, и уйдет, а потом…»

Но все это было сделано с такой ужасающей бесшумностью, с такой дьявольской сноровкой. Сначала Сара, затем она…

«…А что с мамой и папой?»

При этой мысли ею овладела страшная паника.

Дженни попробовала освободиться, бешено заработала челюстями и языком, чтобы вытолкнуть засунутую в рот тряпку. Попыталась подняться, но от мучительной боли, пронзившей ноги, чуть снова не потеряла сознание. Она увидела, что ее коленные чашечки разбиты, как и у сестры: сквозь порванную окровавленную кожу торчали раздробленные кости. Дженни вспомнила бейсбольную биту, которую сжимала рука в черной перчатке, и застонала от отчаяния, забилась на дне ванны, несмотря на дикую боль в ногах.

Неожиданно из холла донесся шум борьбы: кричал ее отец, мать плакала в страхе. Дженни охватил невыразимый ужас. Она слышала, как переворачивается мебель, слышала звон разбиваемого стекла. Вопли матери стали громче. Тяжелый удар – и гневные, тревожные крики отца сменились криками боли. Раздался страшный треск – удар дерева по кости, – и голос отца внезапно пресекся.

С колотящимся сердцем Дженни вслушивалась в кошмарную тишину, жалобно поскуливая. И вот раздался другой звук: рыдания, топот бегущих ног – это ее мать бежала по холлу, пытаясь спастись. Дженни услышала, как мать вбежала в комнату Сары и закричала. Потом из холла донеслись более тяжелые шаги. И Дженни знала, что это не шаги отца.

Еще один вопль ужаса и топот ног матери по лестнице. «Она сумеет убежать, – подумала Дженни со вспыхнувшей надеждой. – Она включит сигнализацию, позовет соседей, полицию…»

Потом – быстрый топот незнакомых ног по лестнице.

Захлебываясь от ужаса, Дженни слушала, как затихают эти звуки. Она слышала, как ее мать пробежала по кухне к щитку тревожной сигнализации. Затем раздался крик – ее успели перехватить. Стук упавшего стула, звук падающей на пол посуды. Дженни билась в ванной, пытаясь порвать путы, но слышала все это и с ужасающей ясностью представляла себе погоню. Вот мать бежит по кабинету, гостиной, библиотеке. Мгновение тишины – и тихий, осторожный скрип петель: ее мать опасливо открывает дверь в бассейн. «Она выберется из дома через задний выход, – подумала Дженни. – А там рядом дом Макартуров».

И вдруг – несколько жестоких ударов подряд. Пронзительный вопль матери, а после – тишина.

Нет… не совсем тишина. Рыдая с широко раскрытыми от ужаса глазами, Дженни прислушалась; кровь шумела у нее в ушах, но она снова различила те незнакомые шаги, теперь неторопливые, уверенные. Они приближались. Пересекли холл внизу. Стали подниматься по лестнице. Дженни услышала, как скрипнула ступенька – отец столько раз грозился ее починить.

Ближе. Ближе. Шаги в коридоре. В ее спальне. И вот в дверях ванной появляется темная фигура. Тишина, слышен лишь звук затрудненного дыхания. Клоунская маска ухмыляется ей. В руках уже нет биты. Вместо биты аэрозольный баллончик, отливающий светлым золотом в сумеречном свете.